Однако всему, что создает природа (или божество), предназначены определенные функции. «Природа всегда ищет логическое завершение». Следовательно, анатомия приспосабливается к видам деятельности, а виды деятельности, наоборот, соответствуют физическому состоянию. У самцов кости крепче потому, что «одаренные более яростным темпераментом, [они] должны участвовать в войне». Следовательно, внешний вид и обязанности связаны друг с другом: олени имеют рога, кабаны клыки, а петух шпоры, именно потому, что «самец сильнее и храбрее», а самка боязливее.

В этой, казалось бы, стройной концепции есть слабое звено, представляющее большую проблему для такого ученого, как Аристотель. Действительно, если самки являются, как и положено, робкими и трусливыми, как быть с куропаткой, готовой пожертвовать собой ради своих птенцов, или с медведицей, «кажущейся более отважной, чем самец»? Это не укладывается в концепцию! Следовательно, когда сделанные в природе наблюдения не соответствуют главной схеме, в ход идет идеология. Лучше рассматривать существующее противоречие через априорную концепцию полов, чем на примере каких-то исключений. Да, медведицы и пантеры считаются более свирепыми, чем самцы. Эта «аномальная» мужественность самки проявляется у видов, которые греческий бестиарий причисляет к самым женственным. Медведица занимает в нем вершину материнства: она выкармливает детеныша четырьмя сосцами, она умеет, подобно собаке, сражаться, защищая своих детенышей, то есть превращаться в самца. Пантера находится на другом полюсе женского рода: она является соблазнительницей (подобно женщине-кобылице). Такова логика «перевернутого мира»[46], где нормой является храбрость самок.

Аристотель соглашается с этим: «Род пчел доставляет много затруднений». Вначале это вопрос чистой биологии. Предполагается, что пчелы не могут размножаться без совокупления, откуда же тогда берется приплод? Возможно, проблема в неправильном представлении об обитателях улья? Есть царица, трутни и рабочие — кто из них самцы, а кто самки? Для нас ответ очевиден, а вот Аристотель утверждает, что «без оснований считать пчел самками, а трутней — самцами: ведь ни одной самке природа не дает оружия для защиты, между тем трутни — без жала, а у пчел — у всех имеется жало». Принадлежность существа к женскому полу исключает наличие оружия.[47] Таково доказательство, основанное на анатомии. «Однако и противоположное также невозможно, а именно, что пчелы — самцы, а трутни — самки: ни один самец обыкновенно не заботится о детях; пчелы же это делают». Вот вам доказательство, основанное на поведении. Все это доказывает... «что пчелы рождаются без спаривания»! Аристотель ни на миг не сомневается в правильности концепции, он предпочитает отрицать очевидное. Итак, между обитателями улья нет полового различия, как считает общественное мнение: рабочие не могут быть самцами, а трутни самками, потому что рабочие заботятся о потомстве. Одновременно трутни не являются самцами, а рабочие самками, и, чтобы разрешить дилемму, Аристотель представляет пчел двуполыми подобно растениям и носителями «пола самца рядом с полом самки»! Нечто вроде третьего андрогинного пола, описанного у Аристофана, отрывок из которого мы рассмотрим ниже.

Между тем бывает и так, что самцы и самки меняются ролями, что, в свою очередь, приводит к морфологическим изменениям. Обратный процесс тоже возможен. То, что изменение существования приводит к изменению внешнего вида, доказывает кастрация. Если кастрировать самца, «он начинает напоминать самку», его внешний вид и голос феминизируются. Евнухи «претерпевают деформации, превращающие их в женщин, действительно... артикуляция у них менее резкая, и они перерождаются так же, как у животных кастрированные самцы» (Аристотель).

Голос относится к вторичным половым признакам. Однако он имеет немаловажное значение, потому что является органом управления. Аристотель, закоренелый систематик, выделяет различные формы власти, которыми мужчина обладает в своем «доме»: как муж над женой, потому что он получил над ней власть при заключении брака («власть мужа над женой можно сравнить с властью политического деятеля»); как отец над детьми, потому что они произошли от него («власть отца над детьми — с властью царя»); как хозяин над рабами, потому что приобрел над ними власть, получив их в наследство, купив или путем насилия. Голос отца, деспота и хозяина передает его волю. Вне «дома», в полностью мужском пространстве, голос также является органом передачи политических прерогатив, включая власть над согражданами. Противоположностью этого сильного голоса, выражающего справедливость, правду и порядок, совершенно очевидно является женский голос, то есть слабость, жалобы, свидетельствующие об отсутствии порядка, болтливость и неуемность: вспомните о женщине-собаке, которую муж не может «унять», она «знай лает» даже в гостях. «Ах! Как, должно быть, счастливы самцы цикад, имеющие самок, лишенных голоса!»

Итак, низкий голос — хорошо, а резкий, высокий — плохо. Низкий голос, похоже, присущ натурам более сильным.

Тем не менее такое «прочтение» мира представляет лишь видимость симметрии: если кастрированный самец приближается к женскому полу, то по логике кастрированная самка[48] должна приближаться к полу мужскому. Но этого не происходит. Ампутация у самки ее половых признаков не только не превращает ее в самца, но ведет к прямо противоположному: она еще больше отдаляет ее от мужского пола. Стало быть, любая регрессия является уделом самки. Если мы говорим о симметричных полюсах, имея в виду два пола, два противоположных вида («Также в союзе самца и самки необходима гармония» [symetrie], — говорит Аристотель о людях), означает ли это, что в первую очередь мы говорим об их соперничестве? Нет. Симметрия и полярность, на которых все основано, иллюзорны, самка не является в реальности противоположностью самца, она скорее существо, подчиненное самцу.

Обобщая еще шире: «...самец среди всех прочих существ есть самое лучшее; рождение же самки является ошибкой природы ». Тогда к чему удивляться, что самка «нечто вроде природного изъяна», существо-евнух? Все это объясняется через процессы, происходящие внутри тела.

Внутренние органы тела — дело медиков. Поскольку они имеют непосредственное отношение к телам страждущих, половая дихтономия мира является для них еще более содержательной. Начинается она с плоти.