– Да я не об этом!

– А хобби у меня нет. Если не считать пьяные гулянки, тачки и мотокросс.

Если честно, этот парень хорошо смотрелся за рулем машины. Мне стало интересно, как он выглядит за рулем байка.

– А как же гитара? – спросила я.

– Какой, на хрен, из меня гитарист? Ты серьезно, Колбаса? – Левицкий расхохотался. – Эти сопляки меня терпели только потому, что у меня были авторитет, крутая гитара – очередная прихоть, новый комбик и деньги отца, способного по первому же капризу достать любой инструмент, какой только надо. Я невпопад дергал струны. Играл, как глухой лось на гуслях: почти никогда не попадал в такт.

– Правда? – Мне не удалось сдержать улыбки.

– Конечно! – Тимофей слегка покраснел, поймав мой взгляд, и тут же принял более уверенную, расслабленную позу, положив одну руку на руль. – Тупоголовый дебил Боря вечно хвалил меня и заискивал. Пытался угодить. А вот твой пианист… он молча злился. Упрямый пацан был. – Левицкий повернулся так, чтобы увидеть мою реакцию. И не ошибся: от упоминания Ярика мою земную оболочку смыло, словно песочный замок океанской волной. – Меня это ужасно забавляло. Он так психовал, когда пытался что-то мне объяснять, а я прикидывался дурачком – и он терпел. А мне еще сильнее хотелось вывести его из себя.

– Вот твое хобби, – усмехнулась я, – выводить людей из себя. Ты от этого балдеешь.

– Ну… – Тимофей поиграл бровями, – возможно.

– У тебя нет ни тормозов, ни фильтров. Ты грубиян.

– Просто я всегда говорю правду. – Он помолчал. – Это как с твоей толстой задницей: ты либо отращиваешь острые зубки, либо худеешь, если тебя не устраивает твой вес. Хотя тебе и так хорошо, но…

– Что?! – не выдержала я, когда он замялся.

– Видно ведь, что тебе некомфортно. Совсем как твоему мальчику-зайчику. Тебе было не по хрен, как ты выглядишь, а ему не по хрен, что скажут другие на этот счет.

– Он просто трус! – выпалила я.

– Да, – совершенно спокойно отозвался Левицкий. – Этот трус так распереживался, когда ты убежала, что метнулся и раскидал нас всех, как щенков. – Он потер щеку, словно до сих пор мог ощущать на ней жар от удара. – А потом бросился прочь. Пожалуй, это лучшее воспоминание о моей школьной жизни. Какая драма!

Эта сволочь не сумел сдержаться и заржал.

– Я не хочу об этом говорить! – От нахлынувших воспоминаний у меня в горле пересохло.

Сжавшись в комок, я скрестила руки на груди, словно защищаясь.

– И зря! Мне казалось, что вы помиритесь и будете вместе. – Ему будто нравилось совать свои грязные пальцы в мои раны и ковыряться там, пока от боли не защиплет в глазах. – Ему нужен был этот урок. Таким, как он, всегда полезно подобное. Что он в своей жизни видел? Свою скучную пианину и чертовы ноты? Таскался до музыкалки и обратно. Все. Долбаный дрищ! Ты не сравнивай его с нормальными пацанами, как я. Если тебя с детства зашугивает строгий батяня, хлещет нотными тетрадями по роже, то хрена с два из тебя что хорошее выйдет. Мужчины, знаешь ли, сами собой не вырастают. Их нужно взращивать – долго и упорно.

– Все, перестань. – Мне хотелось закрыть уши. Я не могла больше слушать его.

– Кстати, я слышал, что он сейчас выступает в «Дурке».

– Что за «Дурка»? – оживилась я и тут же осеклась, втянув голову в плечи.

Судя по выражению лица Левицкого, он заметил мой интерес.

– Одна грязная дыра на окраине. Играют там какое-то адское дерьмо, слушать невозможно. – Он лениво зевнул, точно большой мартовский котяра. – Я был в хламину, ничего толком не помню: только его на сцене с какими-то чуваками и одной зачетной телкой. Говорят, они играют там каждую субботу.

– Ясно.

Почему-то слово «телка» больно кольнуло сердце.

– Хочешь повидаться? – съязвил Тимофей.

– Вот еще, – пробормотала я.

– Правильно! – Тимофей протянул руку и осторожно коснулся моего плеча. – Зачем он тебе? Лучше приходи ко мне. У меня в субботу вечеринка для своих. Выпьем, послушаем музыку, потанцуем. Хочешь, заеду за тобой?

Знаю я ваши вечеринки. Наверняка мажорская попойка, на которой все хвастаются размерами папочкиных капиталов и нюхают всякую дрянь.

– С чего ты взял, что мне это будет интересно? – дернула я плечом, стряхивая с себя его пальцы.

– Как? – усмехнулся он. – Между нами особая связь, ты ведь тоже это видишь? – Он придвинулся ближе. – Я нравлюсь тебе, ты мне…

– Какая же… хрень! – не выдержала я. – Если такие вульгарные, примитивные методы все еще работают, то мне жаль тех девиц, которые на них ведутся. Мне нужно мыло, чтобы вымыть уши. Первосортный бред!

– Э-эх! – Левицкий хлопнул себя по коленям. – Похоже, мне пора на курсы повышения квалификации.

И мы рассмеялись.

– Ладно. Мне пора, – взглянув на дисплей мобильника, сказала я. – Я должна была появиться дома еще час назад.

– Мамочка будет ругаться?

В груди неприятно резануло.

– У меня нет родителей, – прошептала я тихо, – и никогда не было, только бабушка.

– О! Ну прости. – Тимофей неуклюже потянулся, желая снова коснуться меня, но тут же передумал. Тронул машину с места и вздохнул: – У меня вот есть, а тоже как будто нет…

– Хочешь мне на жизнь пожаловаться? – не удержалась я, принимая правила его игры. – Я тебе не психоврач, учти.

– Не психолог, – поправил Тимофей, смеясь, – и не психиатр.

– Какая разница?

– Разница есть, толстозадая.

– Как ты меня назвал?

– Толстозадая.

– Останови машину!

– Еще чего. – Он только добавил скорости. – Жалости ты от меня точно не дождешься, аппетитная моя.

– Если я толстозадая, зачем ты за мной потащился? – Пользуясь моментом, я рассматривала его руки, небрежно лежащие на руле.

– Просто хотел тебя… чпокнуть.

– Не-е-т, – отмахнулась я.

– Да-а! – заржал он.

– Похоже, я единственная, кто так долго терпит твои грубости и все еще не дал тебе по кумполу?

– О, Колбаса, я еще очень ласков с тобой!

– Охотно верю! – Улыбаясь, я отвернулась к окну.

– Ну что? Давай свой номер! – потребовал Левицкий, остановив тачку у моего дома.

Я привычно взметнула взгляд вверх: проверила свои окна, а заодно Ярика. На автомате. В его комнате было по-прежнему темно.

– Не стоит, правда. – Я открыла дверцу, вышла, закинула сумку на плечо и наклонилась, чтобы взглянуть в салон. – Как-то я не впечатлилась твоей наглостью, знаешь ли.

– Черт, – нахмурившись сказал он. – Твоя задница не оценила мои гениальные шутки?