летучей, а башка — один рот сплошной, зубищами усыпанный. И на хвосте — шип, видать, ядовитый. Тилли-то он этим самым шипом и кольнул, так тот теперь лежит в избе, бредит, нога вся распухла.

Дело было плохо. Судя по базе данных, появившейся после с утра в моей голове, староста описал мне квакенов — молодняк тех самых горгулий, которых мне велел остерегаться Олег. Если я правильно понял то, что вложила в меня энциклопедия, сражаться с таким мне было рановато. И что мне теперь делать? Встать и уйти?

Словно прочитав на лице мои сомнения, староста поспешил подвинуть ко мне горшок и протянул большую, грубо выструганную деревянную ложку.

— Вы б откушали сперва, ваше инородие, — услужливо проговорил он. — Я ж знаю, что вы там, по лесам блуждая, почитай, ничего и не едите. А есть-то надо, тело, значить, это, напитывать.

Сил сопротивляться не было, я запустил ложку в горшок, достав ароматную горку разваренной крупы, по виду напоминающей гречку, и поспешив отправить в рот.

Мне показалось, что ничего вкуснее я не ел в своей жизни. Я понимал, что, возможно, это иллюзия, вызванная голодом, но поделать с собой ничего не мог: ложка словно зажила отдельной жизнью, отправляясь снова и снова в горшок за новой порцией. Крупа была сладковатая, и от нее, как от гречки, отделялась во рту тонкая шелуха. Я хрустел кашей, слушая жалобы старосты, который от рассказов про нашествие квакенов, перешел постепенно к общим бедствиям: неурожаю брюквы, росту податей, которыми маркграф буквально истиранил своих подданных, а также непочтительности нынешней молодежи к старшим. Примером последней напасти мог, по мнению старосты, служить его сын Винс, которому лишь бы девок щупать за мягкое, а как землю пахать — так его и нет.

Наевшись каши до некоторой тяжести в животе, я отпил из заботливо поданной старостой кружки чего-то похожего на квас и почувствовал, что меня клонит в сон.

— Так что же наше дело-то, а? — несколько взволнованно произнес староста, явно заметив, что я понемногу утрачиваю нить беседы.

Наевшись за счет этого человека, у которого явно каждый горшок каши был на счету, я уже не чувствовал в себе сил, чтобы ему отказать. Предостережения Олега казались чем-то не очень существенным: кроме того, я все еще не вполне верил, что все это не игра. Если же это обычная RPG — пусть даже гиперреалистичная — то, уж конечно, подсунуть мне непосильный квест в самом начале она не может. А раз так, значит, ничего страшного не происходит. Разберемся с этими квакенами. Только не прямо сейчас, конечно. Сейчас ужасно хотелось спать — так сильно, что я с трудом сдерживался, чтобы не растянуться прямо тут, на лавке.

Заметив это, староста поднялся из-за стола и сделал приглашающий жест.

— Если вы почивать изволите, так это вы лучше туда пройдите, — сказал он, указывая на низкую темную дверь на улицу, почти вросшую в земляной пол хижины. — Там у меня домик отдельный, навроде кладовой, а иногда его господам сдаю, кто проезжает. Только редко кто тут проезжает, нынче-то. Времена-то нынче, вона, какие…

Пройдя в крохотную темную хижину с низким потолком, уставленную вдоль стен бочонками, от которых несло чем-то кислым, я повалился на такую же, как в общей комнате, длинную скрипучую лавку, подложил руку под голову, и тут же забылся тяжелым дневным сном.

— Вот, а куру, значить, вечером, — услышал я, сквозь надвигающийся сон, из-за двери приглушенный голос старосты. — Покуда еще сготовится.

Глава 9

Проснулся я оттого, что кто-то осторожно потряс меня за плечо.

— Эй, ваше инородие, вы бы вставали, а то стемнеет уж скоро, — раздался рядом низкий мужской голос, совсем непохожий на голос старосты.

Я с трудом приподнялся над лавкой, уставившись на парня чуть помладше меня, светловолосого и крепкого, в потрепанной куртке на шнурках и портках с черным кожаным поясом. Выглядел он явно более щеголевато, чем прочее население деревни, включая старосту.

— Ты кто? — спросил я, подавив зевок и сев на лавку. Голова была тяжелой, словно горшок с кашей.

— Винсом меня звать, — охотно ответил парень. — Я сын Густава, старосты здешнего. Он меня просил вас к дальнему полю проводить. Ну, я сидел в сенях, ждал, будить-то вас не хотел. Но сейчас-то уж дело к вечеру, думаю: вам же, поди, подготовиться надо.

Я чуть расправил измявшуюся грязную рубашку и выглянул в окно сквозь мутный пузырь. Солнце, в самом деле, уже почти село: верхушки леса на горизонте полыхали алым.

— Спасибо, что разбудил, Винс, — сказал я, потянувшись за ружьем и мешком с зарядами, который мне Олег также любезно оставил. — Когда они обычно появляются?

— Мученики их знают, — пожал плечами Винс. — Наши-то после заката давно на улицу не выходят — на всякий случай. Може, и сразу, как стемнеет. Сейчас уж, почитай, что у всех двери на замок.

— Ну, тогда давай готовиться, — сказал я, прочищая ружье шомполом. — Топор поострее есть у вас?

— Найдем, — кивнул Винс. — Там это, мать куру, значит, сготовила…

Я сглотнул, но понял, что есть мне совсем не хочется. Дело было не только в давешнем горшке каши, но еще и в волнении, заставлявшем мерный стаканчик с порохом в моих руках дрожать и со звоном стучать о дуло ружья. Мне предстоял бой. Первый бой, в котором я смогу рассчитывать только на себя.

Только сейчас я окончательно осознал, что совершенно не знаю, что буду делать с этими квакенами, что я ввязался в какую-то совершенно дурацкую авантюру, достойную премии Дарвина, и пропаду не за грош. Слабым утешением мне служило лишь то, что, погибнув, я, возможно, очнусь в заброшке напротив офиса «Норски» и отправлюсь обсуждать с Грановским условия контракта. Вот только уверенности в этом не было совершенно никакой. Пожалуй, лучше было бы на это не надеяться, и, как сказал Олег, исходить из того, что это реальная жизнь.

Пока я готовился: заряжал ружье, распределял заряды по мешочкам, выбирал топор поухватистей и припоминал все, что вложила в мою голову неведомая программа относительно квакенов, Винс, обосновавшийся здесь же, практически непрерывно болтал.

Оказалось, что он целый год провел в Брукмере в услужении у маркграфа. Потом, правда, выяснилось, что не у самого маркграфа, а у лейтенанта маркграфской гвардии… ну, ладно, не лейтенанта, а рядового мушкетера, но все-таки. А теперь вот по просьбе отца явился он в деревню помогать с хозяйством. Собственно, главным образом, отец просил его с другими парнями разобраться с нашествием нежити. Те и впрямь