— Что ты думаешь о Дрю Хейге? — спрашиваю я. — Расскажи мне о нем.

— Ему было девятнадцать, когда его обвинили в изнасиловании. Второй год колледжа. Заявил, что это было недоразумение и что девушка была пьяна. Не знаю как, но его родители спустили дело на тормозах. Не сомневаюсь, им это дорого обошлось.

— А сколько было девушке?

— Шестнадцать.

— И они замяли дело?.. Давай-ка поговорим с ним на этой неделе. Напа в это время года очень хорош.

Уилл улыбается.

— Согласен.

— Не знаю, причастен ли Дрю, но Кэмерон как-то в этом замешана. В таких случаях не бывает черного и белого. Иногда жертвы разыскивают насильников с той же интенсивностью, с которой насильники преследуют их.

— О чем ты говоришь?

Я ныряю в омут и рассказываю ему об окне в комнате Кэмерон. О том, что, возможно, хищник — кем бы он ни был — готовил ее, манипулировал ею. Что он мог играть на ее уязвимости.

— Самое липкое насилие, Уилл, часто бывает поразительно интимным. Они выстраивают отношения, доверие. Они выжидают.

— Ну не знаю… Если Кэмерон ушла из дома добровольно, она сознательно избегала камеры. Зачем? Все равно ее родители скоро выяснят, что она исчезла.

— Ты исходишь из допущения, что она не собиралась возвращаться. А если она просто планировала ускользнуть на пару часов, но ситуация изменилась? От камеры легко увернуться, если пойти к дороге через лес. Ей нужно было только отключить сигнализацию. Пульт лежал у нее на тумбочке. Ей даже не требовалось напрягаться.

— Так ты говоришь, это была условленная встреча? Типа свидания?

— Может, и нет. Возможно, она просто рассчитывала на внимание.

— Внимание человека, который мог причинить ей вред? Ты не думаешь, что она должна была соображать получше?

— Нет. Вряд ли. — Я не жду от него такой же настроенности на уязвимость Кэмерон, как у меня. Уилл никогда не был брошенным ребенком. Никогда не сталкивался с миром в теле женщины, девушки. У него никогда не было причин перепутать любовь со страданием. Я же ощущаю эту спутанность как электрический разряд с той минуты, когда увидела листовку о пропаже. — Может, у нее с самого начала не было здорового радара.

Уилл неуверенно кивает, молчит. Потом спрашивает:

— Что ты думаешь про Эмили?

— Не знаю. Наверное, мне хочется, чтобы она была сильнее.

— Она справляется, как может.

Его слова ударяют и высекают искры, как кремень по камню. Конечно, он прав. Люди часто стараются изо всех сил. Иногда этого достаточно, но чаще — нет.

— Если б у Эмили хватило духа уйти от Троя, когда он впервые обманул ее, это могло все изменить.

— Могло. Мы этого никогда не узнаем.

— Как ты ее оцениваешь?

Он пожимает плечами.

— Когда эта семья переехала сюда четыре года назад, я думал, как будет здорово: настоящая кинозвезда ходит по нашим улицам… Но они держались особняком. Я не могу припомнить ни одного разговора с Эмили или Троем, даже мимоходом. И Кэмерон для меня просто лицо. Так не должно быть.

— Не должно, — приходится согласиться мне.

— Послушай. — Уилл откашливается. — Все эти вещи, которые ты говорила Кёртисам насчет приемной семьи, всяких штук с идентичностью и сценами… С тобой тоже так было? — Он делает паузу, ему явно неуютно. — Я помню тебя вполне счастливым ребенком, но может, просто не обращал внимания…

Я долго молчу, не зная, как ответить. Честно говоря, я поражена, что у него хватило духа спросить.

— Ты можешь сказать, что это не мое дело, — торопится добавить Уилл, наблюдая за мной.

— Не твое, — говорю я мягко, но уверенно, не отрывая взгляда от горизонта.

— Прости.

Мы огибаем обрыв, и впереди мелькает деревня. Белые крыши, белые заборы, белые верхушки. Тучи начинают уползать. Где-то над утесами луч света разбивается о сухую траву и красит ее насыщенным золотом. Когда впервые приехала сюда, настороженная и циничная, все время ждущая неприятностей, я была уверена, что ничего хорошего ждать не приходится. Но я ошибалась.

— Я не притворялась, — наконец произношу.

— Хорошо. Я рад.

Золотистая трава колышется, гнется.

— Каждый заслуживает собственного места.

Глава 20

Моя мать умерла в Рождество, хотя прошло много времени, прежде чем я смогла сложить вместе всю картину. Всем хотелось оградить меня, как будто от этого не становилось хуже. Молчание и догадки, попытки читать лица и взгляды, которые никогда не встречались с моим… Со временем я узнала, что она ушла в канун Рождества, когда мы с ребятами отправились в кровать, одолжив у подруги пятьдесят долларов, чтобы купить нам подарки. Но вместо подарков купила героин и умерла от передозировки. Ее нашли на парковке «Лонг Джон Силвер» в рождественскую ночь. Потом они приходили к нам, но мы, должно быть, уже спали. Они вообще нас не отыскали бы, думала я еще годы спустя в свойственной детям манере. Если б я только не сожгла яйца…

Потом копы позвонили социальным службам и передали дела им. Я смотрела, как пожилая женщина в синем брючном костюме просеивает ящики, стараясь собрать вещи ребят. Она не позволила мне помочь, просто пихала их одежду в наволочки, от чего мне было зло и неловко. Я едва успела попрощаться, прежде чем она усадила детей в машину и повезла обратно к их маме, которая — я уже знала — едва могла позаботиться о самой себе.

Последний раз, когда я видела Эми, она засунула в рот почти все волосы, а по ее лицу были размазаны сопли. Они натянули ее голубые носки на Джейсона, как будто не имело значения, во что он одет. Я никогда не забуду, как они оба смотрели на меня, словно молча спрашивая, как я это допустила. Я задавала себе тот же вопрос.

* * *

Поскольку Ред все еще сидел в тюрьме и ни у него, ни у Робин не было поблизости родственников, никто не знал, что со мной делать. Меня отвезли в приют дожидаться первых приемных родителей. Старшей воспитательницей была молодая женщина, которая выглядела не старше мамы — на двадцать семь. Она сама шила себе одежду, сказала она, пока насыпа́ла мне тарелку крекеров и отреза́ла от большого круга сыра с синим штампом социальной службы ярко-оранжевый клин.

— Тебе пришлось нелегко, — сказала она, пока я ела. — Хочешь об этом поговорить?

Я не хотела. Она носила коричневую юбку с желтыми цветами, будто какая-то женщина фронтира[23], персонаж из книжки Лоры Инглз-Уайлдер[24]. Она никогда не смогла бы понять мою жизнь. Но у меня