и что в жаркую погоду смесь из их испарений создает особый туман. Голубоватую дымку. Семьсот с лишним разновидностей! А вот человеческие жизни, похоже, обречены повторять заново одни и те же ужасные цепочки событий. Как будто история может идти только одним путем.

— Такие шрамы всегда подразумевают сексуальное насилие? — наконец спрашивает Уилл.

Я не удивлена ходу его мыслей. Даже после того, как он видел, насколько был расстроен Грей.

— Не всегда. Это запутанная тема. Многие источники говорят, что такого рода шрамы не позволяют сделать однозначный вывод. Другие считают, что большинство медиков либо не понимают, что видят, либо не хотят открывать эту дверь. Для меня главное — реакция Кэмерон.

— Ты о том, что она замкнулась?

— Да. Думаю, она очень глубоко зарыла эти события.

— Не знаю, о чем только думала та медсестра. Абсолютно безответственно вываливать такую бомбу на ребенка.

— Ну, тут все непросто. Практикующие медики видят много разного. Возможно, безответственным было бы не сказать.

— Тут есть какая-то правовая проблема? Клиника не должна была предупредить родителей Кэмерон?

— В Калифорнии такого рода огласка не требуется — по крайней мере, сейчас. Что нам следует делать с этой информацией? Может, просто придержать ее? Особенно пока мы не исключили Троя из списка подозреваемых… Какие результаты дал полиграф?

— Никаких расхождений. Результаты Эмили интереснее.

— Как это?

— Ты же знаешь, эти штуки довольны сомнительны. Я стараюсь не относиться к ним слишком серьезно, если у меня есть хоть что-то еще.

— Верно. — Что-то в его голосе заставляет меня встревожиться. — Так что случилось?

— Она не прошла.

Рация в машине визжит, пугая обоих. Уилл берет приемник, прижимает кнопку.

— Флад на связи.

— Шериф, это Леон. Мы только что получили звонок из Гуалалы. Похоже, там пропала девушка. Шеннан Руссо, семнадцать лет. Последний раз ее видели второго июня.

— Июня? А почему это вылезло только сейчас?

— Из-за остальных, я думаю. — У помощника шерифа неуверенный и слишком юный голос. Наверное, он не сильно старше, чем Уилл, когда тот впервые начал работать под началом своего отца.

— Я еду. — Уилл отключается и оторопело смотрит на меня.

— Дерьмо, — говорю я за нас обоих, желая, чтобы можно было нажать на кнопку и поставить все на паузу. Если вылезти из машины и уйти в лес, мне, возможно, удастся прочистить голову. Но Уилл все еще смотрит на меня. — Иногда это работает, как лавина. Подросток пускается в бега, и никто об этом не задумывается, пока на первых полосах не появляется кто-нибудь вроде Полли Клаас. И тогда семья решает, что пора паниковать.

— Может, так и есть. — Уилл готов мне поверить, хотя я не сказала ничего особенного. — Отправлю кого-нибудь поговорить с тамошним департаментом шерифа. Или поеду сам. Я неплохо знаком с Денни Расмуссеном.

— Хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— У тебя и так дел хватает. Потом встретимся и сверим записи. — Он заводит машину, и я откидываюсь на спинку сиденья, радуясь поблажке.

Последние часы вымотали меня сильнее, чем я готова признать. Разговор с Эмили, разговор с Греем, шрамы Кэмерон… Слишком много для любого человека, что уж говорить о пятнадцатилетней девушке.

Будто прочитав мои мысли, Уилл говорит:

— Бедная девочка. Можешь такое представить? Быть изнасилованной и не помнить об этом…

— Нет, — говорю я.

Но я могу. Такое часто встречается.

* * *

По пути в Гуалалу, пятьдесят миль на юг, Уилл высаживает меня на парковке у школы. Я захожу в здание — и сразу налетаю на прошлое. Становлюсь подростком, которым была, кажется, только секунду назад. Тот же запах мастики для полов, те же потрепанные ряды шкафчиков, шлакобетонные стены и зеленоватые лампы дневного света. Но неужели все это было таким маленьким?

Сейчас конец дня, и в здании почти пусто. На мышечной памяти нахожу кабинет администрации, где помощник директора направляет меня в английский класс Стива Гонзалеса. Я застаю его за выстраиванием стульев и представляюсь.

— Кэмерон, — говорит он и тяжело садится, будто я его толкнула. То, как он произносит ее имя, говорит мне, что расследование им не заинтересуется. Говорит, как он о ней беспокоится.

Круглоплечий, с мягким взглядом, Гонзалес носит широкие вельветовые штаны и дешевый рыжевато-коричневый блейзер, которому, похоже, уже много лет. В его черных волосах видны серебряные нити. Похоже, он работает здесь давно.

— Расскажите мне про ее работы. Какая Кэмерон ученица?

— Хорошая. Я занимался с ней только месяц, но она сразу обратила на себя внимание. У впечатлительных читателей особый взгляд. Вы всегда это чуете. Им нужны книги, чтобы хорошо себя чувствовать.

— Ее мать говорит, вы высоко отозвались о сочинениях Кэмерон.

— Она написала несколько стихотворений и показала их мне. Они не входили в задания.

— Могу я их увидеть?

— Я вернул стихи ей, но жалею, что не сделал копию. Может, они были бы чем-то полезны…

— На что они были похожи?

— Очень хорошие на самом деле, но мрачные. Для меня это был щепетильный момент. Предполагается, что я буду обсуждать поэтическое ремесло, воображение или особо удачную строку, но тут меня встревожило содержание, и я не знал, следует ли мне об этом говорить. Юные авторы почти всегда пишут автобиографию, даже когда сами того не предполагают.

— То, что она решила показать что-то вам лично, о многом говорит. Должно быть, она знала, что может вам доверять. И что было дальше? У вас возникло чувство, что Кэмерон ждет от вас каких-то действий? Что она просит о помощи?

Темно-карие глаза Стива стекленеют.

— Господи, надеюсь, что нет… Я редактирую школьную газету и спросил, не хочет ли она опубликовать там эти стихи. Кэмерон сказала, что подумает. Потом сложила листы несколько раз. Я подумал, она застеснялась, что показала их. У меня было нехорошее чувство, когда Кэмерон ушла, но на следующий день она выглядела как обычно.

— Вы любите свою работу, мистер Гонзалес?

— Люблю, да. Хотя сейчас у меня трудности. — Он опускает взгляд на свои мягкие мясистые ладони. — Другие ученики напуганы. Они не могут сосредоточиться. Мои коллеги говорят то же самое.

Я хорошо понимаю, о чем он. Когда такое несчастье происходит совсем рядом, люди часто цепенеют, не способны сосредоточиться, впадают в депрессию, становятся нервозными. У большинства взрослых нет инструментов, чтобы справиться с такими страхами, что уж говорить о детях. Я сочувствую Стиву, сочувствую им всем.

— Новости о Полли Клаас сильно ухудшили ситуацию. Должно быть, они чувствуют, что, раз это случилось снова, то может случиться с любым из них.

Он кивает.

— Что я могу сделать?

— Будьте терпеливым. Слушайте. Ободряйте их своим присутствием. Дайте им разобраться в своих