— Вы перечислили только наших врагов, — указал Азек. — Тех, кто желает уничтожить нас.

— К сожалению, да. — Циклоп остановился рядом с одним из переписчиков. — Хорус вступил в союз с заблудшими и сломленными братьями. Разве подобных существ интересует познание?

Ариман безмолвно наблюдал за тем, как перо писца мечется по странице, выводя пугающе знакомые фразы. Он сам много лет посвятил изучению этих текстов, что хранила висевшая на поясе Алого Короля книга.

— Кто эти создания? — спросил воин. — Что они пишут?

— Незабытые осколки моей сути, — объяснил Магнус. — Каждая часть меня вспоминает здесь книги и послания, прочтенные мною на Просперо. Все, что я увидел и изучил, по-прежнему остается со мной. Сведения нужно записать до того, как сядет солнце и забудется все, что составляет меня.

— Нет, — буркнул Азек, заметив, что писец поднимает взгляд. — Я не хочу видеть его.

— Ты должен, ибо примириться с нашей бедой для тебя важнее, чем для прочих моих сынов.

Легионер покачал головой:

— Нет.

— Смотри, — приказал Циклоп, и Ариман повиновался.

Откинув капюшон, переписчик открыл свое лицо, во всем схожее с лицом Магнуса Красного, но опустошенное и исхудалое, лишенное жизненных сил. Создание в обличье отца Азека бездумно воззрилось на воина единственным немигающим глазом. С трудом оторвав взгляд от чудовищного призрака-двойника, Ариман увидел, что и остальные существа в зале сбросили маскировку. За столами сидели ипостаси расколотой души Алого Короля.

От картины разбитой на куски сути примарха, когда-то прекрасной и божественной, у Азека разрывались сердца.

— Мне нужно вспомнить все, — произнес Магнус. В его голосе отдавалась усталость, укоренившаяся в глубине души. С каждым вздохом она звучала все громче. — Пока я еще жив.

Тишина.

Обычно атенейцы не испытывали ничего подобного. На любого телепата каждую секунду каждого дня обрушивалась какофония блуждающих мыслей. Величайшим адептам удавалось вычленять из подобного месива значимые отрывки, не сходя при этом с ума — по крайней мере, окончательно.

Тут, в кристаллическом лесу, царило нечто очень близкое к безмолвию. Именно поэтому Санахт возвел здесь свою башню, грациозный шпиль с рифлеными стенами из жемчуга и слоновой кости, похожий на рог нарвала.

На вершине цитадели плясал синий огонь, и среди блистающих деревьев у ее основания резвились тени. Тонкие стволы из лучистого стекла качались на певчих ветрах, мелодично бренчавших прозрачными ветвями. Среди сучков прыгали хихикающие искорки ignis fatuus[49] — безмозглой мелочи, пси-отголоски которой жужжали в сознании атенейца.

— Ты серьезно надеешься спрятаться от меня? — выкрикнул Санахт.

Мечущиеся духи разнесли его слова по лесу, но ответа не последовало. Впрочем, мечник его и не ждал.

Люций был слишком хитер, чтобы попасться на столь очевидную уловку.

— Твои мысли выдают тебя, мечник, — продолжил атенеец. — Я слышу, они ревут в твоем черепе. Как ты выносишь такой шум?

Легко ступая между деревьев, Санахт держал мечи у бедер остриями вниз. За парными клинками, черным и белым, тянулись светящиеся полосы разрядов. Заросли расступались перед воином, облегчая ему путь, тогда как перед его добычей ветви смыкались.

Перемещаясь, атенеец сохранял идеальное равновесие и бдительно выискивал в лесу подозрительные мелочи. Он пристально глядел вперед, но и боковым зрением мог уловить любое движение.

В прошлой дуэли мечников победу одержал Люций. Способность Санахта читать мысли оказалась бесполезной против нечеловеческого проворства его оппонента. Ариман вмешался в поединок, не позволив отпрыску Фулгрима убить атенейца, но спор их клинков остался неразрешенным.

Возможно, он закончится сегодня?

По зарослям прошуршала волна веселья. Раздался злорадный смех. Кто это — Люций или какой-нибудь своенравный дух? Медленно поворачиваясь вокруг своей оси, Санахт неторопливо поднял клинки и направил свое восприятие в глубину леса.

«Вон там. Впереди и слева».

Зазубренный шип стремления отнять жизнь. Сознание, настолько приспособленное к убийствам, что само превратилось в клинок. Люций мастерски истреблял врагов, но при этом излучал колоссальное высокомерие, замешанное на эгоизме, нарциссизме и любви к смерти.

— Попался, — прошептал атенеец.

Он задышал реже, повел плечами и мысленно поднялся в третье Исчисление. Некоторые легионеры выбирали для схваток восьмое, однако Санахт предпочитал ясность, даруемую нижними ментальными уровнями. Окружающий мир тут же стал болезненно контрастным, каждая его деталь — до крайности четкой и реальной.

Атенеец оценил иронию происходящего.

Тонкие, как волос, ветви превратились в смертоносные моноволокна из крошечных твердых фракталов — перекрывающихся геометрических плоскостей. Легионер увидел, что каждый его выдох приводит к бесконечно сложным изменениям в микроклимате этого участка леса. Пылинки, кружащие в лучах света под деревьями, потащили за собой кометные хвосты вытесненных фотонов.

— Я и не прячусь от тебя, — донеслось из зарослей.

Казалось, голос звучит сразу со всех направлений, из ниоткуда. Приняв боевую стойку, Санахт продолжил идти вперед. Разворачиваясь на пятках, он выискивал среди деревьев признаки присутствия мечника — всё, что могло указать ему местоположение Люция.

— Я хочу, чтобы ты нашел меня.

— Тогда покажись, и покончим с этим, — отозвался атенеец.

— Показаться? — Люций рассмеялся. — У меня предложение получше. Ты хотел заглянуть мне в голову, так давай же!

Его кошмарные мысли врезались в разум Санахта, сминая и раздирая его образами раскаленных ножей, острых крючьев и изуродованной плоти. Перед глазами атенейца пронеслась кавалькада извращений, маскирующихся под чувственную страсть. За ней последовали гротескные, ободранные до костей твари — злобные чудища, что уродовали сами себя и наслаждались новым обличьем. Их сопровождали картины адских ужасов, которые прежде считались омерзительными, но теперь виделись приятным разнообразием на фоне унылого бытия.

…женщина со скрытыми шрамами…

…осколок стекла, полосующий лицо мечника…

…освежеванные создания, упивающиеся своими муками…

…изумрудно светящиеся призраки из обреченного мира чужаков…

…воин на крыльях ворона, вонзающий клинки в его тело…

Боль, принесенная последним видением, заставила Санахта рухнуть на колени. Два копья невыносимого жара, миновав ключицы, вошли ему в грудную полость.

— Как ты выжил? — прохрипел атенеец. — Мечи Ворона должны были прикончить тебя!