– Где вы это взяли? – спросил Радужник. Грозные нотки исчезли из его голоса.

Имоджин не ответила, вместо этого она следила, как он изучает работы. На каждом листе были тщательно выполненные рисунки тушью. Радужник не касался бумаги, а водил рукой, словно бы повторяя штрихи художника. Анатомические сечения человека сливались с формами животной и растительной жизни. Были грибковые фигуры – морские и даже доисторические формы жизни. Мох взял со стола большое увеличительное стекло.

– Странно, – сказал он, глядя на Радужника. – Даже при увеличении число мелких деталей растёт. Им, кажется, конца нет. Это у кого ж такая рука или такой глаз, чтоб сотворить что-то подобное? – Он положил лупу на стол и обратился к Имоджин: – По виду, они очень старые.

Имоджин опустила взгляд.

– Был и ещё один. Его украли из моей комнаты на Полотняном Дворе. Я сглупила. Вынула их посмотреть и уснула. – Мох разглядывал её профиль. – Шум в комнате разбудил меня. Там был кто-то ещё. Я гналась за ними, но они улизнули. – На лице её появилось то самое выражение, что было знакомо Моху по штольне, изумлённое и убийственное. – Им повезло, а вот мне не так. Для меня эти рисунки были сокровищами, немало лет я размышляла над ними.

– Откуда они у вас? – Радужник перевернул один лист и внимательно рассматривал обратную сторону.

– Я ещё девочкой была, когда наш семейный дом подожгли. В том пожаре я потеряла мать. Спустя годы вернулась. К тому времени там совсем немного осталось, лишь часть фундамента проглядывала из сорняков. Я знала о месте, где мой отец хранил свои самые большие секреты. Восстановила это место по памяти, да и повезло здорово: сундук закопали возле фундамента, там, где когда-то был винный погреб. Там я его и откопала.

– Как же вы узнали о тайнике, если он был секретом отца? – спросил Мох.

– От своих детей секретов не утаишь, – сказала Имоджин.

– Что вам о них известно? – спросил Радужник. Он вернул рисунок на место среди других.

– Знаю, что они, как Мох сказал, старые. Лежали в сундуке, когда я нашла его. Знаю, что сундук был украден.

– Зачем вы показываете их нам? – спросил Мох.

– Как раз подхожу к этому. – Имоджин повернулась к Радужнику. – Радужник, я помню. А вы? Тот раз, когда мой отец привёл вас к нам в дом. Нас отправили в садик, пока родители выясняли отношения. Вы помните, что показали мне в тот день?

– Да, – прозвучал ответ.

По просьбе Имоджин Мох налил в стакан виски из запасов Сифорта. Она взяла его и держала в ладони, охватив всеми пальцами, но пить не стала. Мох недоверчиво отошёл от неё. Память о ней, стоявшей в штольне с распыляющей яд резиновой грушей наперевес, была ещё свежа. Она – опасная сообщница Агнца. Его ей не убаюкать. Мох рад был присутствию Радужника, но был озадачен тем, что их явно что-то связывало. Радужник всё ещё не ответил на её вопрос. Нарушая неловкое молчание, Мох попросил Имоджин разъяснить.

– Жизнь у моего отца не была лёгкой, – заговорила та. – Обстоятельства сделали его приспособленцем, вором. Он крал древности. Совершал тайные набеги на остров Козодоя и продавал то, что находил в разрушенных библиотеках и музеях, подпольным дельцам и коллекционерам здесь, в городе. «Красная минога» подыскивала покупателей. И имела на всём солидный куш.

– Погодите, вы, случаем, говорите не о человеке по имени Джон Машина? – вмешался Мох. – Джон ваш отец? – Он следил за движениями её тела. Мох гордился своей способностью на месте различить лгуна или, коли на то пошло, лгунью (ещё одно умение, доведённое до совершенства в Брикскольде). Она была сдержанна, но взгляда не отводила. Упоминал ли Джон когда-нибудь о дочери? Мох почти ничего не знал, что за жизнь Джон вёл, когда его не было в доме у канала.

– Именно так, – произнесла Имоджин. – Каким бы ещё он ни был, но Джон был человеком находчивым. Он отыскал, если можно так выразиться, чёрный ход на остров. Какое-то время мы жили обеспеченно, только я не понимала, откуда приходят деньги. Я узнала это много позже. Честно признаюсь, тогда я об этом совсем не задумывалась. Какой бы ребёнок стал голову ломать? Что есть, то и есть. – Она откинулась головой на спинку кресла и на какое-то время закрыла глаза, словно вглядываясь в себя, ещё совсем юную.

– Что произошло? – вывел её из оцепенения Мох.

Имоджин открыла глаза.

– Моя мать, Сильвия, перед смертью тайком рассказала мне, что Джон много лет был помешан на каком-то монастыре, который нашёл в глубине острова. – Говоря это, она свела ладонь, выставив указательный палец, и постучала им по центру карты Козодоя. – Во время Чистки он был военным топографом и наткнулся на это место, занимаясь своим делом. Сведения приберёг для себя. Там были следы массовой бойни, устроенной военными. Отец рассудил, что все её участники будут более чем рады, если природа вернёт этому месту первозданный облик.

– Я и не знал, что Джон служил в армии, – заметил Мох.

Имоджин кивнула:

– Он был топографом по контракту. То был способ оставаться вне военных действий. Монастырь назывался Глазок, но об этом он узнал лишь позднее. Через несколько месяцев после войны он набрался смелости вернуться туда в одиночку. Путешествие едва не угробило его, зато он опять отыскал Глазок, сверяясь с вычерченной раньше картой. Монастырь выглядел так, будто его покой никто не нарушал, с тех пор как отец обнаружил его. Сундук этот был среди вещей, которые он привёз из той поездки. Он знал о существовании крепкого подпольного рынка, где торговали предметами культа. Сундук и его содержимое оказались целым кладом. Позже Агнец рассказывал мне, что Джон, когда вернулся, обманул «Красную миногу» и связался с коллекционерами напрямую. Когда, а это было неизбежно, действовать стало опасно, он сундук упрятал.

– Глупец, – бросил до того хранивший молчание Радужник.

– Намерение было наивное, оно гарантированно выводило из себя «Красную миногу». Только поход отца имел и худшее последствие. – Имоджин умолкла и глубоко вздохнула. Края глаз у неё всё больше наливались красным.

«Вот мы и добрались», – подумал Мох, а вслух сказал:

– Продолжайте.

– Несмотря на видимость, Глазок не был полностью покинутым. Кто-то там выжил.

– Как? Судя по тому, что я читал, Чистка там велась старательно. – Даже говоря это, Мох чувствовал, как волосы у него на руках вставали дыбом.

Смех Имоджин был горек.

– Если бы. В тот раз, вернувшись туда, Джон устроился ночью спать на открытом месте. Утром его разбудила маленькая девочка. – Имоджин повернулась лицом к Моху. – Это была Мемория, как вы, я уверена, уже догадались.

– И что произошло? – спросил тот, метнув взгляд на Радужника.

– Он похитил её. Насильно. Никак иначе, если честно, это не назовёшь, хотя я уверена, что сам он считал это спасением.