— Переходим.

Выпили.

Принесли какие-то закуски — чего-то такое, что я даже в фильмах не видела. Как это едят?

Кстати, насчет фильмов: теперешняя ситуация мне очень напоминает пресловутую «Красотку». Правда, Благушин не Ричард Гир, хоть и довольно обаятелен, а я… Ну не могу сказать, что я уж намного некрасивее Джулии Робертс. Не голливудская, конечно, красавица, зато…

Благушин уверенно взялся орудовать какими-то вилочками и щипчиками, я пыталась следовать его примеру. Постепенно дело пошло.

— Знаете… то есть знаешь, Таня, — начал Благушин, — я ведь в некотором роде сегодня сделал, точнее, собираюсь сделать тебе гадость.

— Да-да?

Очень интересно, что он еще придумал.

— Мне нужно сообщить тебе неприятную новость. Очень неприятную. — Он наклонился ближе ко мне: — Тебя хотят убить. Помнишь то покушение? Когда взорвали машину? Я думал, что это охотились на моих людей. У Толи тоже с местной шпаной какие-то счеты были. Да и — ты меня извини, конечно — не мог я поверить, что такие серьезные бандиты на тебя внимание обратят. Так что сильно пугать я тебя не хочу, но ты должна знать, что за тобой охотятся. А это настоящая опасность.

Я подцепила на вилочку какую-то штучку — по вкусу, по-моему, мясо — и, прожевав, поинтересовалась:

— Откуда такие интимные подробности?

Он с изумлением уставился на меня:

— Ну вы даете… ты даешь! Я, конечно, знал о твоих стальных нервах, все-таки твоя работа обязывает, но чтобы настолько быть хладнокровной…

Я вздохнула. Милый ты мой! Я же частный детектив, а не писательница женских романов. Меня ежемесячно кто-то пытается на тот свет отправить. Так-то вот. А ты ожидал, что я здесь в истерике забьюсь? Ну нет, фигушки! Мне не впервой, да и о том, что чумаковская братва хочет меня жизни лишить, я догадывалась. Ну какой Толя им был нужен? Тоже мне важная птица!

— Расскажи мне, Вадим, по порядку все, пожалуйста.

— Ну вот. — Благушин перевел дыхание и начал свое повествование: — Вчера мы вычислили дачу Чумака. Но все дело в том, что брать придется только штурмом. Там не дача, а целый бастион. Как говорится, мой дом — моя крепость. Честно тебе сказать, никто даже и не думал, что Чумак такой крутой, хотя он не столько крутой, сколько просто «отморозок» — без тормозов.

— А он точно на даче сейчас живет? — спросила я. — Информация же у меня была непроверенная.

«Ничего себе собирающий бутылки алкоголик», — подумала я, вспомнив, как покойный Никуленко в поезде мне рассказывал о Чумаке.

— Если бы его на даче не было, она бы так не охранялась. Ты поверишь, там всяких наворотов, как на военной базе. Только что зениток нет, — Благушин помолчал, — что тоже не факт.

— Ну, Вадим, я-то вышла из игры, — сказала я, закурив, — не считая некоторых отдельных моментов.

Я подумала грешным делом, что Благушин попросит меня сейчас обвешаться гранатами и на заминированном самолете врезаться в чумаковскую дачу. Вроде камикадзе. Все равно, мол, гражданка частный детектив, жизнь теперь твоя ни гроша не стоит… Это я так шучу.

— Вот именно, Таня, не считая отдельных моментов, вроде той ерунды — охоты за твоей головой. — Благушин налил себе полный фужер и выпил вино, как простую воду. — Мне твоя жизнь небезразлична.

— Спасибо, — сказала я, — мне тоже.

— Поэтому, — торжественно произнес Благушин, — я предлагаю тебе пожить пока у меня дома, где гарантирую полную безопасность.

Он помолчал немного и добавил:

— И полный комфорт.

Вот это да! Я молчала, переваривая изысканные закуски и благушинские слова. Так вот к чему он клонит! Таня Иванова, услышав про угрожающую ей смертельную опасность, затрепещет от ужаса и прильнет к могучей груди Вадима Павловича Благушина. Он увезет хрупкую красавицу в свой замок и, естественно, трахнет.

Нет, я против ничего не имею — Благушин мужик хороший, состоятельный, симпатичный, да и Дима, как мне кажется, герой не моего романа, хоть и тоже довольно милый человек.

Я, конечно, не против, но…

Эх, Благушин, Благушин! Ухаживал бы по-человечески, совершенно другое было бы дело. А сейчас — согласиться на твое предложение — признаться в полной беспомощности. В сложившейся ситуации.

А я женщина гордая и пойти на такое не могу.

— Благодарю вас за заботу, — ответила я, — но… Я сама за себя постоять смогу. Короче — не согласна.

У Благушина вытянулось лицо. Он, как любой мужчина, ожидал легкого сопротивления (на крайний случай), но твердого отказа…

Ах как я его уела!

Благушин налил себе еще вина. Волнуется. Переживает.

— Что это горячее не несут? — спросила я невинным тоном. — Или вы, Вадим Павлович, думали, что мы даже закуски холодные не успеем доесть — поедем к вам в постель от убийц прятаться? — я снова перешла на вы.

Он побледнел:

— Ну, зачем вы так…

Да, действительно, что-то я переборщила — Благушин того и гляди заплачет.

Принесли нечто в кастрюльке, из которой валил пар. Пахло очень аппетитно.

— Извините, — сказала я.

Благушин молчал, и мне стало стыдно. Пришлось брать инициативу в собственные руки. В общем, мы скоро поехали к нему. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

А то, что было в кастрюльке, мы съели. Это оказался банальный суп с клецками. Правда, хорошо приготовленный.

* * *

Я проснулась на следующий день и подумала, что жить распутной жизнью — это, наверное, просыпаться каждое утро в новой постели. Если следовать этой формулировке, я давно уже такой жизнью живу. Хотя не считаю себя женщиной безнравственной, скорее — немного легкомысленной.

Но ведь для женщины это естественно?

Вроде так.

Ох, каждый раз в подобных ситуациях успокаиваешь себя, успокаиваешь… И все равно возникает что-то похожее на муки совести.

Рядом со мной зашевелился, просыпаясь, Благушин. Поурчал, как довольный, сытый зверь, ткнулся мне головой в плечо. Сейчас спросит, как я спала.

— Как ты спала, дорогая?

Ты смотри, провели вместе только полдня и ночь, а он уже — «дорогая». Еще вчера ведь были на вы.

— Как я спала? — переспросила я. — Ну, для потенциальной жертвы мафии довольно неплохо.

— А как тебе понравилось… э-э…

— Понравилось.

Мне действительно понравилось.

Дима, конечно, ласковый и опытный любовник, но возраст берет свое. Такого марафона, какой мы устроили с Благушиным, ему наверняка не выдержать.

Когда мы сели завтракать, я спросила: