Я бросаюсь вперед, задыхаясь. Ягодичными мышцами толкаю себя к ножкам кровати. В отчаянии дрожащими пальцами развязываю шарф. Вскакиваю на ноги. Теперь я их слышу. Жужжание вокруг меня. Я не вижу их, поскольку стою одна в темноте. Шок удерживает меня на месте. Я кричу, когда чувствую их мельтешение у меня на лице, в волосах, в пижамных штанах.

Одна из этих тварей извивается и жужжит на моей нижней губе. Я яростно прихлопываю ее и плюю в воздух. Ненавижу ползучих тварей с их лапками, волосками и крыльями. Мой ужас растет. Мне нужно убираться отсюда. Немедленно.

Я спешу к двери и даже не думаю включать свет. Там они тоже ждут меня. Жужжат и ползают. Они что, проедают кожу?

Открой дверь. Открой чертову дверь. СЕЙЧАС ЖЕ. Я хлопаю руками по двери в поисках ручки. Нахожу ее. Поворачиваю. Ничего не происходит. Я отчаянно тяну. И снова тяну. Она не двигается с места. Почему она не открывается? Я не понимаю. Это дверь, ее функция — открываться.

Я поворачиваюсь. Прислоняю напряженную спину к двери. Ничего не поделаешь: мне придется столкнуться с ужасом в комнате.

Щелк. Я включаю свет.

Я просто не верю своим глазам.

Они роятся. У них круглые черные тельца и хаотично движущиеся крылья. Они заполонили всю комнату. Черная туча, которая носится туда-сюда. Я чувствую, как к горлу подступает отвращение. Я борюсь с рвотными позывами. Как они сюда попали? Не грязная ли это шутка от чокнутого Джека? Эта мысль и заставляет меня успокоиться. Я не сдамся, ему не обыграть меня.

Я беру себя в руки. Смотрю на дверь и вижу цепь. В панике я совсем забыла, что купила ее. Неудивительно, что дверь не открывалась. Я тянусь к ней, но тут моя рука замирает. Если я открою дверь с криком о помощи, то позволю Джеку ощутить самодовольство и радость. А я этого не хочу. Только не снова. Он увидит меня практически на коленях, умоляющую помочь. Да пошел он!

Я загоняю ужас куда-то глубоко внутрь и бесстрастно смотрю на моих новых соседей по комнате. Подозреваю, что это мерзкие падальные мухи, а это значит, что в комнате есть труп. Я не могу остановить пульсацию ледяного страха, от которого меня трясет и мурашки бегут по коже. Я знаю, что должна сделать. Я должна найти труп.

Мой взгляд мечется по комнате: я думаю, где он может быть. В комоде? В гардеробе? Под кроватью, где пряталась мышь? Под столом? Тут я замечаю, как из маленького камина вылетает несколько мух. Теперь я знаю, откуда они. Ничего не поделать. Придется столкнуться с их роем лицом к лицу.

Я не думаю об этом, просто делаю. Зажимаю рот рукой, пока их тельца бомбардируют меня, когда я стою на коленях перед камином. Снимаю с него заслонку.

Я визжу, когда оттуда выпадает мертвое тело голубя. Падаю на попу. Мухи сходят с ума. Мертвая птица представляет собой тошнотворное зрелище. Большая часть ее тела осталась без перьев, она ярко-розового цвета гнилого мяса и… полна личинок. Я снова чувствую рвотный позыв. Прикрывая рот, я с трудом встаю на ноги. Открываю световой люк, чтобы мухи могли вылететь. Потом достаю пакет из маленькой мусорной корзины. Засовываю руку внутрь. Медленно, как будто идя по канату, я приближаюсь к отвратительному тельцу голубя. Единственный способ избавиться от мух — убрать мертвое существо, которое их порождает.

Обернув руку пакетом, я бросаюсь к птице и хватаю ее. Она такая холодная. Такая мертвая. Я завязываю пакет и направляюсь к двери. Снимаю цепочку. Быстро открываю и закрываю дверь. Спускаюсь по лестнице тихими решительными шагами. Подхожу к входной двери. Выйдя на улицу, я выбрасываю голубя в его пластиковом гробу в мусорное ведро.

Я раскачиваюсь на босых ногах, чувствуя на себе дыхание ночного ветра и холод от пережитого кошмара.

Я возвращаюсь в пугающе тихий дом и меньше чем через минуту оказываюсь в своей комнате. Логически я понимаю, что разлагающиеся голуби — это обычная опасность открытых дымоходов. При таком сценарии это не имеет ничего общего с Джеком. Но внутри себя я подозреваю, что это он.

В этот момент большая часть людей собрала бы свои вещи и съехала. Позволила бы этому ублюдку Джеку обратить себя в бегство посреди ночи.

Но не я.

Я смотрю на стену с надписью.

Я не уйду.

Я вздрагиваю, когда на следующий день захожу в паб в Сохо. Свет там не приглушенный и теплый, а яркий и резкий — под стать оживленным молодым людям, которые составляют основную часть публики. Народу там слишком много, при этом музыка и болтовня соревнуются между собой в громкости. Я чуть не разворачиваюсь, чтобы уйти. Потом я замечаю Алекса, опирающегося на дальний конец барной стойки. Он тоже меня замечает. Я собираю в кулак решимость и напоминаю себе, почему я здесь.

Он не улыбается, как обычно. Определенно не рад меня видеть, и я не могу винить его, после того как сбежала от него в последний раз, когда наши пути пересеклись у Пэтси. Имейте в виду, это он бросил меня, а не наоборот.

Мне приходится подойти очень близко к нему, учитывая толпу вокруг.

— Как поживаешь? — я начинаю с нейтрального вопроса.

Его ответ уводит меня туда, куда я не хочу идти:

— Прости меня за то, как все закончилось между нами. Я должен был поступить иначе.

— Я не думаю, что есть хороший способ закончить отношения. Ты либо в кого-то влюбился, либо нет. И ты решил, что определенно не влюблен в меня, — в моем голосе звучит подчеркнутая злость. Я тут же хочу забрать свои слова назад: никогда не умела скрывать обиду.

Он выглядит разгневанным, подвигаясь ко мне.

— Это нечестно. Учитывая ситуацию, что, черт возьми, я должен был сделать?

— Серьезно? Ты хочешь снова поднять этот вопрос? — я быстро распаляюсь, осознавая, что мы здесь не одни. Потом глубоко вдыхаю, набирая полные легкие воздуха. Какой смысл злиться? Я здесь не для того, чтобы на меня давило прошлое.

— Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу, если это возможно, — я поздравляю себя с новообретенным спокойствием.

Он остается настороже:

— Конечно. Если я смогу помочь тебе, то так и сделаю.

— Ты говоришь на нескольких языках, верно?

— Д-д-да, — с подозрением протягивает он.

Я бросаю сумку на барную стойку и вытаскиваю телефон. Открываю его и придвигаю к Алексу.

— Можешь это прочесть?

Это фотография строчки, написанной карандашом в конце прощального письма. Алекс берет телефон и хмурится, разглядывая ее.

— Это кириллица…

Что? Я ломаю голову. Я даже и не помню, чтобы слышала о стране под названием Кириллица или Кириллицландия. Изучение языков в школе слегка напоминало пытку. Моей фишкой были цифры, а не слова.

Он бросает взгляд на меня, потом снова на экран.

— Это русский, — ах вот оно что! — Я говорю на нем с самого детства. Моя бабушка русская. Она уверена, что каждый ребенок в нашей семье должен выучить этот язык, иначе он будет утрачен. Наверное, она права.