Толик терпеливо выслушал.

– Запомнил? ои быстрым шагом направился ко входу в здание вокзала.идны многочисленные аляповатые татуировки на волосатых плечах, и молча вы

– Да. Потом еще и запишу…

– Это пожалуйста. А теперь тебе нужно встретиться с одним человеком. Это Архивариус. Он поможет тебе получше разобраться в… гм… ситуации. Запоминай адрес…

Толик выслушал и запомнил.

– И еще, – сказала трубка. – Там, в ячейке еще кое-что есть. Возьми это с собой…

…Толик в недоумении пялился в темную глубину ячейки, но ничего не видел. Тогда он засунул туда руку и принялся шарить по ее пыльному дну. И его ладонь действительно наткнулась на что-то маленькое и легкое.

Это оказался обыкновенный картонный пазл – кусочек какой-то неведомой мозаики.

Дверь открыла высокая худощавая дама в огромных квадратных очках, которая вполне могла бы напомнить Толику старую английскую гувернантку, если б он, конечно, знал, кто они такие, эти гувернантки. Из знакомых ассоциаций возникла старая училка литературы, образ которой отпечатался в сознании в связи с ее, опалившей душу, привычкой ломать указки о никудышные головы учеников. Ее строгое серое платье и затянутые в тугой, до звона, пучок волосы навевали чуланно-могильную тоску.

– Здравствуйте, – чопорно сказала женщина.

Она поправила указательным пальцем тяжелые очки на переносице и отступила в глубину прихожей, уступая Толику дорогу.

– Он ждет вас в гостиной.

Толик прошел скрипучим коридором до гостиной.

Гостиная показалась ему странной. Во-первых, потому что стены ее были сложены из самых натуральных бревен. Бревен массивных, не очень тщательно тесанных, с засохшими подтеками смолы. Потолок, соответственно, был дощатый, укрепленный мощными брусьями. Непонятно, как это могло быть втиснуто в стены обыкновенной «хрущевской» квартиры.

Но самым удивительным было то, что стены эти ближе к дальним углам были покрыты толстым слоем более, чем натурального инея. С потолочных брусьев свисали сосульки. Только сейчас Толик почувствовал, что в «гостиной» отнюдь не жарко.

Архивариусом оказался худой и жилистый дядька с красным обветренным лицом, окаймленным добротной бородой, больше походящий на бывалого кээспэшника, чем хранителя ветхих архивов. Толик не удивился, когда увидел в углу потемневшую от времени (и, видимо, дыма костров) гитару.

Одет тот был в древнюю дубленую безрукавку поверх фланелевой рубашки и тертые джинсы, штанины которых были погружены в короткие валенки.

Не типичный, в общем, был архивариус.

Сидел он в глубокой задумчивости в плетеном кресле-качалке и кочергой шевелил поленья в пузатой печке-«буржуйке», преспокойно разместившейся посреди комнаты. Рядом с печкой стояла здоровенная колода с воткнутым в нее топором.

– А, вот, наконец, и ты! А мы уж заждались тебя, – взглянув мельком на гостя, сказал Архивариус и подкинул в печку полено, из тех, что в изобилии валялись у его ног.

«Когда это меня успели заждаться? – удивился Толик. – Чудеса-то начались дня три назад, не больше…»

Словно прочтя мысли Толика, Архивариус хмыкнул.

– Да, заждались, – повторил он. – Ты разве не заметил, что в Волшебной Москве время течет не так, как в обычном мире?

– Нет, – признался Толик. – А чего это у вас стены мерзлые? Не зима ж вроде…

– Видимо, в моей душе всегда снег, – тихо засмеялся Архивариус. – Видишь, каким я стал в Игре? А ведь в той жизни…

Он замолчал, задумавшись. И снова рассмеялся.

– Нет, это все мне и вправду куда ближе. В отличие от многих, я вполне доволен своей личиной. Впрочем, речь не обо мне. Тебя ведь направил Магистр…

– Да.

Архивариус одобрительно покивал головой и кинул в печку еще одно полено.

– Магистр хочет, чтобы я помог тебе разобраться в обстановке. Ввел, так сказать, в курс дела. Хотя – как это сделать? Сам не представляю… Ах, да, что же ты стоишь? – вдруг спохватился Архивариус и вскочил с кресла. Он недоуменно огляделся по сторонам, будто вдруг осознал, что из гостиной воры вынесли всю мебель. Однако не растерялся и, выдернув из колоды топор, ногой пододвинул ее к печке и сделал Толику приглашающий знак рукой.

– Присаживайся. Чай будешь?

– Ага, – безо всякой ложной скромности согласился Толик, вспомнив, что его организм недавно потерял немало крови, – И есть чего-то охота…

– А, ну так это мы сейчас организуем, – хохотнул Архивариус и позвал: – Полина!

Вошла давешняя училка литературы. Если это была жена Архивариуса, то контраст между ними представлялся разительным до комичности. Нарочито туристический и КСПшный облик хозяина никак не стыковался с высушенным унылым лицом хозяйки. Игра вообще не любила сглаживать грани…

– Полина, а ну, чего у нас есть в холодильнике? Приготовь гостю чего-нибудь пожевать. И чаю нам принеси…

Лицо у Полины высокомерно вытянулось, будто говоря: «С какой это стати я буду прислуживать этому оборванцу?!». Впрочем, выражение лица не помешало ей торжественно удалиться в темноту коридора. Видимо, статус Архивариуса позволял тому плевать на высокомерие супруги.

– Курить будешь? – спросил вдруг Архивариус.

Толик отрицательно помотал головой. Странно, но ни одна самая жуткая компания так и не смогла приучить его к курению. Он просто не понимал этого удовольствия. Хотя, признаться, часто жалел об этом и завидовал курящим. Как, например, сейчас, глядя на то, с каким смаком Архивариус набивал ароматным табаком массивную черную трубку…

Полина подкатила тележку с большими железными чашками, дымящимся чайником и стопкой бутербродов и, поправив очки, бесшумно удалилась.

Толик, не долго думая, принялся за чай и бутерброды.

Архивариус задумчиво отправлял в мерзлый потолок струи густого пахучего дыма.

– Да, – сказал он. – Странную штуку сыграли с нами братья наши старшие. Странную и страшную. Особенно неприятно быть при этом Архивариусом.

– Почему? – спросил Толик и протянул замерзшие руки к жаркой печке. В одной из них он продолжал сжимать надкушенный бутерброд.

– Да хотя бы потому, что мне приходится больше всех знать о том, что происходит, видеть, как вылезла наружу человеческая сущность. Игра – ведь это штука хитрая. Были бы мы все, скажем, такие положительные и замечательные, как Тимур и его команда, то и не заметили б ничего. Потому, что нечему было бы показываться наружу. А у искренних людей и так все на виду…

Архивариус вдруг помрачнел и сказал тяжелым голосом:

– Жену мою видел? Она ведь никогда не носила очков. Улыбчивая такая… Она ведь красавица. Фотомодель. Ей восемнадцать.