(Молчание.)

Мы поговорим с ними. Арно со своим отцом, я с мамой. Вместе мы прекратим это безобразие. Мне нравится жить здесь, но не такой ценой. В конце концов, мама может найти другую работу, подальше отсюда. А я не могу больше молчать, делать вид, что всё хорошо, что всё нормально в этом лучшем из миров. Не терплю лжи!

Я девочка-мальчик, и я не из трусливых.

Запись закончилась. Больше ничего. Я включил быструю перемотку вперёд, до конца. Ничего. На другой стороне тоже ничего. Всё закончилось словами Полины: «Я не из трусливых». Я был буквально наэлектризован, волоски на руках встали дыбом.

Меня больше не удивляло, что от этой девочки исходит электричество даже через тридцать лет. Сейчас два часа ночи: я прекрасно понимаю, что не могу сейчас пойти обыскивать чердак – складная лесенка очень шумно опускается на пол. Но если мама Полины жила там, возможно, наверху найдётся что-нибудь… Так что я ещё три раза прослушал запись от начала до конца – прямо заслушался: хозяин, изменяющий жене с прислугой, – прямо классика, по словам Полины. Насколько я знаю, мне папа рассказывал, мсье Фраше теперь почти в маразме, живёт в доме престарелых. Мадам Фраше умерла, а Арно, которому лет сейчас немного меньше, чем моему папе, работает в банке в Париже. А мать Полины – что случилось с ней?

Ясно одно: «девочка-мальчик» исчезла через несколько дней после того, как записала и спрятала эту кассету. Тридцать лет спустя она появилась. Совпадение? То есть могла ли она появиться через тридцать лет? Но Полина всегда имела дело с одними и теми же «собеседниками», ведь Фраше жили здесь до смерти Беатрис, – и эти собеседники, что бы ни происходило в то время, предпочли остаться глухи к её призывам. Или она даже не пыталась с ними связаться? И ей пришлось ждать несколько десятилетий, пока найдутся люди, способные её услышать…

И это оказалась моя сестра…

Я вдруг осознал, что пишу: записки сумасшедшего. Но передо мной лежит эта кассета. Я слышал этот голос несколько раз. Я ничего не придумал.

Я видел множество фильмов о призраках, об одержимых, о домах с привидениями. Но никогда не верил во всё это.

Прямо хоть голову отрежь, чтобы мои мозги прекратили выдавать этот бред! Я и перепугался, и переволновался: странное состояние. И сердце бьётся слишком сильно и слишком быстро.

Воскресенье, 29 июля 2017 г.,

19 часов 27 минут.

Розовый закат.

За завтраком в нашем залитом солнцем саду Жанна пристально смотрела на меня голубыми глазами-озёрами, как будто видела во мне чуждые черты Полины. Я молча пил кофе, с нетерпением ожидая, когда родители наконец выйдут из-за стола. У взрослых, конечно, есть свои дела. Но есть свои дела и у детей, и взрослые в них ничего не понимают.

– Так ты знаешь? – спросил я сестру, когда родители скрылись в доме.

Я наклонился, не очень уверенный, что она меня поняла.

– Я не всё понимаю, – ответила она, – но буду дальше спрашивать.

Жанна встала из-за стола, подошла ко мне вплотную и прошептала в ухо:

– Я ей рассказала.

– О чём?

– Что ты доберёшься до конца.

Я в изумлении уставился на неё. Она же ещё такая малышка! Опять наш разговор был каким-то безумным. Избавившись от своей «одержимости», Жанна стала самой собой: но иногда рассуждала совсем как взрослая. Она снова села на своё место и снова принялась макать бисквит в какао. Через некоторое время она спросила между прочим:

– Ты пойдёшь на чердак?

– Собираюсь.

Она улыбнулась – мордашка, обрамлённая золотыми локонами, как ангелочек на открытке.

– Круто.

Слишком круто.

И вот я приступил к исследованиям на чердаке. Я собираюсь навести там порядок – вот что я сказал Софи и получил её одобрение. Вооружившись огромными мусорными мешками, я пробирался среди куч, копившихся годами. Времена, когда здесь была квартира управляющей, давно миновали: здесь складывали всё ненужное – либо было лень тащить на помойку, либо «а вдруг понадобится» (умственное расстройство, которое психиатры в тяжёлых случаях называют «синдромом Диогена»). Даже у моей тётушки Агаты оно немного проявляется – как я полагаю, это «наследство» ей досталось от моей бабушки по материнской линии, которую я не знал, так как она умерла молодой: попала под лавину, катаясь на лыжах в Альпах. Или это семейное проклятие – погибнуть по-дурацки на курорте? Агата часто говорит: «Рука не поднимается выбрасывать». Я это много раз слышал, когда она помогала нам паковаться на авеню Боливар. Её потрясла способность Софи выбрасывать вещи, которые «ещё могли пригодиться». Видимо, и у Фраше был такой же заскок.

Итак, я наполнил бесчисленное множество мусорных мешков, истекая потом в огромной комнате под крышей. Наконец среди хлама я нашёл альбомы с фотографиями. Один из них привлёк моё внимание: на обложке была наклейка «Под соснами, весна – лето 1987». Это был толстый альбом в зелёной обложке, и я поспешно его открыл. Я надеялся увидеть там фотографии Полины.

На первых страницах можно было увидеть наш дом во всей летней красе. Монстропланты, яркое солнце, окна-«гильотины».

Я листал альбом. Там было всего понемногу: люди, животные, пейзажи – подписи от руки были сделаны красивым почерком, наверное, мадам Фраше. Наконец я нашёл то, что меня интересовало: серию фотографий, некоторые были тоже подписаны: Беатрис, Шарль, Арно, Соланж, Полина – 28 июня 1987 года.

28 июня было сделано много фотографий. Это явно был праздник, наверное, чей-то день рождения. Через несколько страниц я понял, что отмечали день рождения Шарля Фраше.

Беатрис было лет сорок, не красавица, не уродка, не обаятельная, но элегантная. Шарль хорош собой: атлетическая фигура, руки – как у меня ноги. Арно – наоборот, совсем не атлет, но симпатичный, толстощёкий и жизнерадостный мальчик. Соланж, мать Полины, – красивая молодая женщина, стройная брюнетка, с упрямым выражением лица, ни на одном снимке она не улыбалась.

И там была Полина.

Она оказалась совсем не такой, какой я себе представил, слушая её историю. Но когда шок прошёл и я смог соотнести её внешность с её голосом, я был просто потрясён.

Полина была маленькая, гораздо меньше, чем все остальные на фото, несмотря на свои четырнадцать лет. Похожа на метиску: смуглая кожа, короткие чёрные кудри. Печальные глаза, огромные, как у лемура, маленького зверька из Юго-Восточной Азии. В общем, на лице Полины выделялись глаза, нос и губы. Очень большие глаза, прямой нос, губы пухлые, даже слишком для такого маленького личика. Она выглядела очень странно, но удивительно привлекательно. Словно инопланетянка из фильмов или снов.

Наш призрак – инопланетянин. В походных штанах.

Я поднял защитный пластик и вытащил фотографию, на которой Солнышко, как звал её приятель Жан-Филипп, вышла лучше всего, и спрятал в карман.