Окончательная беда случилась с Черрути в последний день июля, в 1 час 45 минут пополудни во дворе его собственного дома. Не успел он выйти из подъезда, как пчела укусила его прямо в левый глаз. Вскочил чирей, чего прежде с Черрути никогда не случалось, и сильно портил его красоту. А когда чирей опал, открылась крайне неприглядная картина: левый глаз Черрути приобрел оттенок нахального аквамарина. Вместе с голубым глазом на бедного котика обрушился весь дуализм природы и природа дуализма. Мир открылся Черрути во всей своей непредсказуемости и неблагонадежности. Бытие совершенно затмило сознание, и он никак не мог определить, что такое хорошо, а что такое плохо. Если черный глаз видел одно, то синий — в отместку — совсем другое. Иногда один глаз вообще отказывался видеть, как бы обидевшись и даже некоторым образом надувшись. Между глазами как бы разгорался скандал. Черрути эти глазные склоки совершенно выводили из себя. Он даже стал носить пиратскую повязку, но окрестные мальчишки задразнили. Повязку пришлось снять, и тогда Черрути придумал другой способ борьбы с действительностью: он стал подходить к предметам боком, вроде бы невзначай, быстренько рассматривая их каким-нибудь одним глазом, чтобы не нарушить целостность восприятия мира.

И вот однажды приснился Черрути ужасный сон. Снилось ему, что он пошел по шву. Будто ранним весенним утром он пытается встать с кровати, опускает ноги на пол и вдруг чувствует, как правая устремляется в ванную комнату, а левая — к открытому окну. Черрути испуганно поджимает ноги и укутывает их одеялом. И сидит, сжавшись в комок, на кровати, пока недремлющий брегет не дает гудок на работу. Тогда Черрути осторожно встает, смотрит вниз и видит чудовищную картину: рваный безобразный шов струится ровнехонько поперек его могучей груди, пересекает пупок, уходит в ложбину впалого живота — далее везде. Черрути бросается к зеркалу и кричит от ужаса: лицо его разграфлено точно таким же манером. Шов расползается на глазах и грозит превратиться в кровавую траншею.

Негнущимися пальцами из маминой рабочей шкатулки Черрути вытаскивает иглу с суровой нитью и штопает себя крупными неровными стежками. Потом надевает глухой костюм, заматывается шарфом, надвигает на глаза шляпу и низко опускает голову. Мелкими дробными шажками идет он по улице, чувствуя, как под костюмом лопаются суровые стежки и… тело его наконец распадается на две половинки. У каждого из двух Черрути одна рука, одна нога, одно ухо, один глаз и половинка носа. Однако скоро на гладкой стороне происходит внутреннее движение — и наружу с необычайной быстротой лезут недостающие конечности. И даже кусочек хвоста пытается выклюнуться из мягких мест, однако Черрути быстро прихлопывает мерзавца ладонью. Наскоро оправив гардероб, один из Черрути тут же бежит в ближайшее казино, а другой — в зал научной периодики библиотеки имени Данте.

Проснулся Черрути в холодном поту.

Итак, вырисовывалась престранная картина: порочные гены плюс ошибочная блокада плюс неприятная дама плюс укус пчелы плюс кошмарный сон создали предпосылки для одинакового развития левой и правой половинок мозга. А известно, что в человеческой голове одна половинка мозга руководит мужчинами, а другая — женщинами. Так вот, у нашего Черрути они руководили одновременно и равноправно. И стал Черрути замечать за собой всякие женские штучки. Ну, там, духи женские выбирает, на кухне возится, бельишко в магазине меряет с кружевцами, на мужиков заглядывается. Беда прямо. Потом женская половина стала потихоньку мужскую вытеснять. Скандалы закатывала. Зарплату требовала всю до копеечки. На помойку гоняла каждый день. «Погубил, — говорила, — мои лучшие годы, ирод проклятый!» А однажды поутру Черрути вдруг обнаружил себя в трусах и майке, прыгающим через столы и стулья. За ним по квартире гонялась со скалкой его женская половина. И, что характерно, норовила треснуть прямо по темечку. Хотел Черрути сбежать. А куда? От себя, как говорится, не убежишь. Когда же он перестал скакать и пришел в себя, в голову ему пришла здравая мысль. «Черт с ней, с женской половиной! — подумал он. — Придется смириться!» И смирился. Женская половинка со временем совсем обнаглела и заняла в его организме все лучшие места. А там и Марио появился. И обрел Черрути свое женское счастье.

Вот такую историю рассказал мне Черрути, попивая винцо. После нее я долго не могла уснуть, ворочаясь в углу на своих одеялах.

Утром я проснулась от грубых толчков в бок. Надо мной стоял Марио, держа в руках фаянсовую кружку с отбитым краем. Из кружки пахло скверным кофе.

— Вставай! — неприветливо сказал он. — И иди!

— Куда? — спросила я, беспомощно моргая.

— Домой! — грубо брякнул Марио. — Нечего тут… у нас!

Я встала и пошла. Волоча за собой маску Коломбины, звеня бубенцами и подбирая клетчатую юбочку, чтобы не споткнуться на лестнице. На улице меня догнал Черрути.

— Прости, кара! — сказал он и протянул мне сумочку, в которую были аккуратно уложены мои вещички, даже разбитая пудреница.

Я встала на цыпочки и чмокнула его в небритую щеку. Сладостный аромат окутал меня. Но теперь-то я знала, почему Черрути пользуется женскими духами.

В отеле на полу возле нашей двери, прислонившись спиной к стене, сидела Мышка в своем белом балахоне с мохнатыми помпонами вместо пуговиц. Маска Пьеро сдвинута на затылок. Морда грустная. Казалось, что у Мышки два лица и оба печальны. Я села рядом на пол и вытянула ноги, перечеркнув ими коридор.

— Как дела? — тоскливо спросила Мышка.

— Нормально, — ответила я.

— У него была? — еще тоскливей спросила Мышка.

Я кивнула.

— Любовью, наверное, занимались? — Ее голос был так тосклив, что захотелось удариться пару раз головой о стену.

— Не-а, не занимались.

— Да? — оживилась Мышка, даже румянцем залилась. — А чем занимались?

— Да ничем. Кьянти пили. С ЛСД.

— ЛСД? — Мышка нахмурилась. Что такое ЛСД, она не знала. В принципе, что ЛСД, что ЛДПР, для Мышки это все равно.

— Ну да, наркотик такой.

— Наркотик?! — Мышка в ужасе. — Он что, принуждал тебя к приему наркотических средств? Надо немедленно заявить в полицию!

— Да ни к чему он меня не принуждал! Посидели, поболтали, как культурные люди, винишка выпили, ЛСД закусили, потом спать пошли. Я одна, а он с Марио.

— Марио? — Тут Мышка перестает что-либо понимать. — Это еще кто такой?

— Любовник Черрути. Ну что ты смотришь, как дохлый карась? Сожитель. Хозяйство у них одно. Это тебе понятно?

— Понятно. Так он голубой, твой Черрути?

— Я тебе больше скажу. Он еще и наркоман. И дилер. Он меня принял за Лауру.

Мышка обалдело мотает головой. Она уже не справляется с обилием информации и буквально на глазах начинает распадаться на части.