— Сколько с меня? — спросила девица грудным голосом.

Челентано назвал сумму. Девица покопалась в сумке, нашарила мелочь и высыпала на блюдечко. Это и был момент истины. Глядя на деньги, брошенные ему слабой женской рукой, Челентано ощутил прилив такой невиданной силы, что схватил девицу за руку, сдернул со стула и поволок в подсобку. Там он бросил девушку на батарею центрального отопления и повалился на нее всем своим изголодавшимся телом. На ощупь она была мягкая, но упругая. Как свежевыпеченная булочка. Челентано мял булочку и постанывал от удовольствия.

— Так бы и съел! — покусывая теплую сдобу, бурчал Челентано.

В розовой байковой рубашке и галошах на босу ногу глядела на них бедная Дольчевита, стоя в проеме двери.

На следующий день Челентано собрал вещички и уехал в Венецию, где поступил на работу в кафе на площади Сан-Марко. Там он сначала был разнорабочим, потом дослужился до официанта, а потом и до певца. И свои отношения с противоположным полом всегда выстраивал по четкому тарифу: 25 евро за все. Иногда он обслуживал зараз двух-трех клиенток, однако тарифную сетку никогда не менял.

— Вот такая, девочки, история! — печально вздохнула Мурка.

— Да-а, — протянула я. — Мне это напоминает одну мою приятельницу, которая поехала с любовником на курорт, за его, естественно, счет, а с мужа взяла деньги на проезд и путевки.

Мурка зевнула.

— Давайте поспим, что ли. У нас у всех была трудная ночь.

Мурка забралась под одеяло, Мышка свернулась калачиком на своей раскладушке, а я пошла в ванную. После ночи, проведенной в одной комнате с Марио, очень, знаете ли, хотелось помыться. Я стояла под душем и думала о таинственных незнакомцах, пересекающих траекторию нашего движения по Апеннинскому полуострову. Что ждет нас впереди? Чего опасаться? К чему готовиться? Хватит ли у нас сил противостоять мужской стихии? Я выбралась из душа, завернулась в полотенце и пошлепала в комнату. В комнате стояла кромешная темень. Мурка похрапывала, Мышка посвистывала. Я легла в постель, и тут что-то острое и холодное кольнуло меня в руку. Я ойкнула, вскочила и зажгла свет. Неужели Мурка нашла свой альпеншток и засунула его в кровать? Задрав кверху длинный деревянный нос, на соседней кровати лежала моя лучшая подруга в маске Пиноккио. Из руки моей сочилась кровь.

Я пихнула Мурку в бок.

— Мура, почему ты в маске?

Мурка пробормотала что-то невнятное.

— Мура! Ты не задохнулась?

— Я не задохнулась, — глухо пробурчала Мурка из-под маски. — Вы что, кино не смотрите? На Западе все спят в масках от дневного света.

— Так это матерчатые маски, вроде очков! И где ты видишь дневной свет? Ты же шторы задернула!

— У меня другой маски нет, — недовольно проворчала Мурка. — А шторы тут ни при чем. На Западе солнце рано встает.

— Оно рано встает на Востоке!

— Значит, на Западе поздно садится, — отрезала Мурка и повернулась на бок.

Я погасила свет, легла в постель и закрыла глаза. Черные полумаски, деревянные носы, мохнатые помпоны и клетчатые юбки кружились передо мной в безумном хороводе, и вместе с ними кружилась и плыла я. Быстрее, быстрее, быстрее, еще быстрее…

Кто-то энергично тряс меня за плечо. Я встряхнулась и открыла глаза.

— Мопс, ты спишь? — услышала я робкий шепот.

Надо мной стояла Мышка в теплой ночной рубашке с длинными рукавами, завязанной под горлом голубой ленточкой.

— Уже не сплю.

— Я вот тут интересуюсь… — Мышка застенчиво покашляла. — Я вот тут интересуюсь… ну, насчет Лауры. Она очень красивая?

Есть в характере нашей Мурки одна неприятная черта. У нее происходит непрерывное шевеление конечностей. В том смысле, что она ни секунды не может усидеть на одном месте. Ей все время надо куда-то бежать. И в характере Мышки есть неприятная черта. Ее совершенно невозможно выманить на улицу. Дай ей волю, она бы вообще не выходила со своей кухни, так бы и прожила всю жизнь в обнимку с плитой и тертой морковью. Поэтому две мои лучшие подруги все время находятся в состоянии противостояния и никак не могут прийти к консенсусу: идти гулять или не двигаться с места? Вот и сейчас. После продолжительного оздоровительного дневного сна Мурка рвется вон из отеля, а Мышка, так и не сняв байковой рубашки, раскладывает на кровати свои медикаменты, чтобы сделать их полную инвентаризацию.

— Немедленно выходим в город! — командует Мурка.

— Чего мы там не видали? — резонно спрашивает Мышка.

— Ничего мы там не видали! — также резонно отвечает Мурка. — Мы не видали Венеции при лунном свете!

Но Мышку лунным светом не проймешь. У Мышки но-шпа просыпалась из баночки, а пакетик с молотым активированным углем прорвался, и этот уголь засыпал все Мышкины трусы. Мышка всегда мелет активированный уголь в кофемолке, говорит, так он лучше усваивается. Что касается меня, то я, как обычно, не согласна ни с Муркой, ни с Мышкой. Я считаю, что из отеля выйти надо, а вот забредать далеко — нет. Можно погулять по окрестным улочкам и съесть кусок пиццы в соседней пиццерии.

Мурка между тем вытряхивает Мышку из рубашки. Мышка ноет.

— Темно! Сыро! Холодно! Страшно! — стонет она.

Но Мурка непреклонна. Она строит нас попарно, то есть одной-единственной парой, и гонит вперед, как воспитательница в детском саду. Мы выезжаем в город. Голуби на Сан-Марко, облитые вечерним солнцем, кажутся золотыми. Мы идем во Дворец дожей, который вот-вот закроется. Поэтому во Дворец дожей мы не идем, а бежим. Мышка тащится сзади, спотыкается, подворачивает ногу и в конце концов падает на скамейку в огромном, как стадион, парадном зале. В зале висят крошечные портретики дожей и громадное полотно религиозного содержания. Называется «Рай» и изображает очередь граждан за райским блаженством, со зверскими лицами и криками: «Вас тут не стояло!», отпихивающими друг друга от райских ворот.

— Как ты думаешь, — спрашиваю я Мурку, задумчиво глядя на эту вольную трактовку концепции загробной жизни, — у них там с блаженством дефицит? Чего они так толкаются?

Но Мурка мне не отвечает. У Мурки другие заботы. Завтра мы уезжаем во Флоренцию. И Мурка с сомнением глядит на задыхающуюся Мышку.

— А ты как думаешь, — говорит она, — стоит нам тащить ее с собой?

— Ты что, Мура! — Я в ужасе. — У нас же гостиница не оплачена! Где мы ее оставим?

— Да, — нехотя соглашается Мурка, — ты права. Только медикаменты пусть оставит. Нечего таскать их за собой с места на место. Мы же еще сюда вернемся.

Мы действительно после Флоренции должны вернуться в Венецию, провести здесь еще один день и отсюда лететь в Москву. Из Флоренции самолеты не летают.