Ахнув, я поджала под себя ноги и съежилась посреди этой огромной кровати, в тщетной попытке спрятаться от его откровенного разглядывания моей задницы под черными, кружевными трусиками. Потом не выдержав, уткнулась носом в колени и закрыла глаза.

Матрас рядом со мной качнулся.

– Объясни мне, почему ты закрываешься?

Что?

Я открыла глаза и увидела его совсем рядом – присев на край кровати, Знаменский наблюдал за мной с самым искренним интересом.

– Как почему?! Потому, что я… голая!

Он фыркнул.

– Ну во-первых, ты еще не совсем голая… Давай, кстати, это поправим – протянув руку, он ловким движением расстегнул на моей спине лифчик. – А во-вторых… ну и что, что ты голая?

Ничего себе подходцы! Я даже стесняться перестала от возмущения.

– Что значит – «ну и что»?! Я вам нудистка, что ли – голышом на людях шастать?

– Катерина… – по тону я поняла, что он почти смеется, и сердито отвернулась, хотя от звука моего имени, произнесенного им, стало неожиданно тепло и приятно.

– Что?

– Посмотри на меня…

Я с опаской повернула к нему голову и уставилась в расширенные, шальные зрачки.

– Не пройдет и получаса, как ты будешь лежать подо мной… или сидеть на мне… И тебе будет совершенно наплевать, голая ты, раздетая или в парандже… А я буду смотреть между твоих ног и видеть абсолютно все, что мне захочется, с самых разных ракурсов. В чем смысл твоего сворачивания в позу младенца?

Воображение тут же услужливо нарисовало картинку, где я сижу у Знаменского… ну в общем, там. Упираюсь руками ему в грудь, а он смотрит мне между ног, плотоядно облизываясь.

– Какая прелесть… – заметил он с восхищенными нотками в голосе. – У тебя даже уши покраснели.

А потом, твердо взяв меня за запястья, развел руки в стороны и поднял их вверх.

Дыхание тут же застряло у меня в горле, вырвавшись спустя секунду прерывистым, судорожным вздохом… Я зажмурилась, зная, что расстегнутый лифчик подтянулся вверх – царапает кромкой кружева напряженные соски, выставляя их напоказ…

Все, все! Он видит мою грудь… Назад дороги нет…  

– Открой глаза.

Я помотала головой.

– Семёнова… – уже серьезным голосом позвал меня он.

Я приоткрыла один глаз. Виктор Алексеевич смотрел на меня так строго, как если бы стоял у доски, возмущаясь, что я не слушаю. Вот-вот начнет по предмету гонять…

– Сними лифчик. Сама.

В его голосе было что-то, чему совершенно невозможно было не повиноваться – какие-то совершенно новые, напряженно-ледяные нотки. Он разозлился на меня, тоскливо подумала я, дрожащими руками стягивая бретельки лифчика с плеч.

Кожа тут же покрылась гусиными цыпками.

– Теперь трусы.

Я испуганно подняла на него взгляд.

– Пожалуйста… Я не могу… Не так сразу…

– Трусы. Вниз, - тем же голосом повторил он. – Если не хочешь, чтобы наше первое свидание закончилось для тебя пылающей от моего ремня задницей.

Господи, ну как же так? За что он меня так мучает?..

Закусив губу, я потянула вниз полоску трусиков.

Он не помогал мне – просто смотрел.

А вот я не смотрела – ни на то, что делаю, ни уж тем более на него. С плотно закрытыми глазами я стянула трусы до колен и вновь попыталась закрыться, свернувшись калачиком.

Но он не позволил – силком распрямил мои ноги, вытягивая их параллельно кровати. Дождавшись, пока все мое белье не окажется в кучке на полу, заставил меня открыть глаза… и я обомлела от его жаркого, по-мальчишески восторженного взгляда.

- Ты – совершенство, Семёнова, - хриплым голосом сообщил мне Виктор Алексеевич. - Маленькое, розовое, стеснительное совершенство.

***

Не знаю почему, но после такого комплимента мне до жути захотелось его поцеловать. Как будто эти замечательные слова искупали все – принуждение, шантаж, мой собственный жгучий стыд...

Я не посмела, но все же немного расслабилась. Оказывается, быть голой, когда тобой любуются, гораздо приятнее, чем… просто быть голой. Руки мои перестали дергаться, пытаясь прикрыть интимные места, ноги спокойно улеглись поверх простыней.

Серых, шелковых простыней – только сейчас заметила я. И все остальное заметила – массивную кровать, на которой лежала, трюмо под большим зеркалом, вычурную настольную лампу, обои с красивым, растительным узором. Я нахмурилась – в этой комнате явно жила женщина.

А может… и сейчас живет? Открыла было рот, чтобы задать ему этот каверзный вопрос, и тут же поняла, какая это глупость – кто ж мне в такой момент правду скажет…

И решила узнать по-другому.

В одно мгновение сорвавшись с кровати, я пересекла комнату и дернула на себя ручку стенного шкафа в углу комнаты. Включила свет и уставилась на стройный ряд рубашек, висящих на вешалках вдоль стены. Быстрым взглядом окинула всю гардеробную – а это оказалась именно гардеробная – просторное, размером почти с полноценную комнату помещение, с мягкой тахтой посередине и зеркалом на дальней стене. Рубашки, брюки, сверху на полках – сложенные свитера и футболки.

Ничего женского.

Я выдохнула с облегчением – хоть не женат, и то хорошо…

И вдруг поняла, что стою посреди этой самой гардеробной совершенно голая. В ужасе обернулась, готовясь убежать, прикрываясь всем, чем только можно… и уткнулась в широкую мужскую грудь.

Не говоря, ни слова, Виктор Алексеевич обнял меня, дернул к себе и резко поднял, заставляя оседлать его бедра. Вжал в стену с костюмами – так сильно, что я чуть не задохнулась. Также молча набросился на мои губы, одновременно протискиваясь вниз рукой…

Низко, из груди застонал, погружая пальцы в нежную, никем еще не тронутую влажность…

Вскрикнув, я забилась над ним, ударила ладошками в грудь… Хоть как-то попыталась закрыться, сжать мышцы, но в такой позе это было бесполезно – он был полным хозяином положения – раздвигал меня, кружил по клитору, овладевал запретным местом все глубже и дальше, одновременно проникая в мой рот языком… атакуя меня с двух сторон – везде и сразу… пока я уже не понимала, где заканчиваюсь я и начинается он…

– Мокрая… ты совсем мокрая… – пробормотал, оторвавшись от моего рта, уже саднящего от поцелуев, и подпихнул меня выше, пока его лицо не оказалось на уровне моей груди.

– Нет… – вырвалось у меня, как только представила себе, каково это – горячий язык на сверхчувствительной коже… Я ведь не выдержу – закричу или заплачу…

Но – кто бы сомневался – он не стал меня слушать. Подавшись вперед, сильно и глубоко втянул в рот сосок… Прикусил немного и тут же нежно зализал, не давая мне опомниться – не давая понять, больно это или хорошо… Потом перекинулся на вторую грудь, и почему-то там ощущения были еще острее, еще ярче – как будто этот сосок напрямую был связан нервными окончаниями со всем остальным телом...