Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И Цирк никогда не давал вам задания разобраться, как именно ему это удается делать и при каких обстоятельствах?
– Нет, – буркнул Лимас, – Римек очень болезненно реагировал на это, и Лондон решил проявить деликатность.
– Допустим, – сказал Петерс, а чуть погодя спросил:
– А вам известно о женщине?
– Какой еще женщине?
– О любовнице Римека, той, что перебралась в Западный Берлин в ту самую ночь, когда его застрелили?
– Ну и что с ней?
– Найдена мертвой неделю назад. Ее застрелили из машины, когда она выходила из своего дома.
– Это был мой дом, – машинально заметил Лимас.
– Возможно, она знала об агентурной сети Римека больше, чем вы, – предположил Петерс.
– Что, черт побери, вы имеете в виду?
Петерс помолчал.
– Все это очень странно, – сказал он наконец. – Не понимаю, кому понадобилось убивать ее.
До конца разобравшись с делом Карла Римека, они перешли к обсуждению менее значительных агентов, а затем к тому, как функционировала западноберлинская контора Лимаса, ее связи, персонал, тайная инфраструктура – явочные квартиры, транспорт, записывающее и фотографирующее оборудование. Они проговорили до поздней ночи и весь следующий день, и когда назавтра вечером Лимас добрался до своей постели, он знал наверняка, что сдал противнику всю разведывательную службу союзников и выпил за два дня две бутылки виски.
Его сильно озадачивало одно обстоятельство: упорство, с каким Петерс настаивал на том, что у Римека был помощник, причем вышестоящий. Контролер, как он вспомнил сейчас, спрашивал о том же – откуда у Карла доступ к такой информации. Почему оба они так убеждены в том, что Карл не мог бы управиться сам? Разумеется, у него были помощники вроде тех, кто охранял его в тот день у канала. Но это были мелкие сошки, и Карл все рассказывал ему о них. И все же Петерс – а Петерс, не следует забывать, должен знать точно, к чему мог, а к чему не мог получить доступ Карл, – и все же Петерс не верил в то, что Карл работал в одиночку. В этом пункте мнения Петерса и Контролера совпадали.
Может быть, так оно и было. Возможно, за Карпом стоял кто-то еще. Быть может, именно его и стремился уберечь от Мундта Контролер. В таком случае выходит, что Карл работал на пару с этим секретным агентом и поставлял Лимасу материал, добытый ими совместно. Может быть, именно об этом Контролер беседовал с Карлом в берлинской квартире Лимаса, когда они остались наедине.
Так или иначе, утро вечера мудренее. Утром он вынет из рукава свой козырной туз.
Он задумался над тем, кому все-таки понадобилось убивать Эльвиру. И зачем? Разумеется, в этом был какой-то смысл, здесь таилась возможная разгадка: Эльвира, если она знала помощника Римека, им же и была убита… Нет, тут слишком большая натяжка. Не учтены трудности перехода с Востока на Запад, а ведь убили ее в Западном Берлине.
Его удивляло, почему Контролер не сказал ему о том, что Эльвира убита. Хотя бы для того, чтобы он правильно отреагировал на сообщение Петерса. Но гадать об этом было бессмысленно. Наверняка Контролер имел на то свои причины, а его причины обычно столь запутаны, что в них сам черт ногу сломит.
Засыпая, он пробормотал: «Карл был просто идиот. Эта баба предала его, клянусь, что она его предала». Эльвира теперь мертва – что же, поделом. Он вспомнил Лиз.
На следующее утро Петерс появился в восемь, и без долгих церемоний они уселись за стол и продолжили беседу.
– Итак, вы вернулись в Лондон. Чем вы там стали заниматься?
– Меня поставили на полку. Я понял, что со мной все кончено, как только увидел в аэропорту этого засранца из отдела кадров. Я обязан был сразу явиться к Контролеру и сообщить ему о Карле. Римек был мертв – о чем тут еще было говорить?
– И что же они с вами сделали?
– Сперва сказали, что я могу поболтаться в Лондоне, пока мне не выбьют приличную пенсию. Они вели себя столь великодушно, что я взбесился и сказал им: раз уж вы так обо мне печетесь и вам не жаль на меня денег, то почему бы вместо того, чтобы охать да вздыхать, не засчитать мне просто непрерывный стаж? И тут они рассердились. Меня отправили в расчетный отдел, а там одни бабы. Этот период я помню не слишком отчетливо: я уже начал довольно крепко выпивать. Так сказать, поплыл.
Он закурил. Петерс понимающе кивнул.
– Поэтому, собственно, меня и поперли. Им не нравилось, что я пил.
– И все же расскажите все, что сможете вспомнить, о расчетном отделе.
– Там было на редкость погано. Я всегда знал, что не гожусь для канцелярской работы. Поэтому я так и цеплялся за Берлин. Я знал, что если меня отзовут, то посадят за бумажную работу, прости Господи.
– Чем вы там занимались?
Лимас на минуту задумался.
– Отсиживал задницу в компании двух баб – Тыозби и Лэррет. Я, правда, называл их несколько иначе. – Он глуповато ухмыльнулся.
Петерс непонимающе поглядел на него.
– Ну, просто тасовали бумажки. Например, из финансового отдела поступал документ: «Платежное поручение о выплате семисот долларов такому-то и такому-то вступает в силу с такого-то по такое-то. Просим исполнить». Вот и все. Подружки мои немножко волынили, потом отмечали бумажки, ставили печать, а я подписывал чек или отдавал распоряжение в банк произвести выплату.
– В какой банк?
– «Блэтт и Родни», небольшой респектабельный банк в Сити. В Цирке господствует убеждение, что выпускники Итонского колледжа умеют держать язык за зубами.
– То есть, вам известны имена агентов во всем мире?
– Вовсе нет. Там была одна закавыка. Я подписывал чек или платежное поручение в банк, оставляя пропуск на месте фамилии получателя. Сопроводительное письмо и все остальное подписывалось мною, а затем бумаги поступали обратно в особый отдел.
– А что это за особый отдел?
– Там хранятся все досье на наших агентов. Они вписывают там имя и передают бумаги в банк. Неплохо придумано, ничего не скажешь.
Петерс разочарованно поглядел на него.
– Значит, вы вообще не знали имен получателей?
– В большинстве случаев – нет.
– А в порядке исключения?
– Ну, кое-что время от времени просачивалось и к нам. Вся эта возня с банком, финансовым отделом и особым отделом, разумеется, приводила порой к накладкам. Слишком уж много ухищрений. Так что иногда удавалось заглянуть в щелку на чужую, так сказать, жизнь. – Лимас поднялся. – Я приготовил список всех выплат, которые смог припомнить. Он у меня в комнате. Пойду принесу.
Он вышел из комнаты весьма нетвердой походкой, которую приобрел уже здесь, в Голландии. Когда он вернулся, в руке у него было несколько листков линованной бумаги, вырванных из дешевого блокнота.