– Около того, – согласился Алдошин. – Конечно, ближе хотелось бы базу обустроить, да из-за избушки у самой горловины бухты пришлось обосноваться. Ближе к разбомбленному порту берега неудобные. А бревна я один перевозил на кунгасе, на крутизну не вытащил бы. Ничего, я привык уже!

– Ну-ну…

Сахалин, западное побережье острова, 2011 год

Алдошин, сгорая про себя от любопытства, все же сдерживал себя, о причинах интереса Абвера к своей персоне спрашивать не спешил. Решил, что так будет солиднее. Не спешил с серьезным разговором и москвич. Мужчины словно состязание устроили промеж собой, терпение свое и собеседника испытывали. Перебрасывались ничего не значащими фразами, «дежурными» замечаниями малознакомых людей.

Когда вышли на давно заросшее буйной растительностью пепелище, которое когда-то было оживленным городком, а теперь едва угадывалось сглаженными временем остатками фундаментов домов, остановились. Абвер сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой, выпустил сизый клуб дыма.

– Значит, здесь вы и промышляете, Михаил?

– Почему здесь? Тут место выбитое, долбить бесполезно – зачетной находки не найти. Так, по мелочи, шмурдяк всякий… Япончики после ковровой бомбежки в тайгу подались, а когда краснозвездные соколы улетели, собрали по развалинам все сохранившееся и в тайге схроны устроили. В землянках да в шалашах обитали, как я разумею… Потом наша «десантура» высадилась с материка. Стали призывать япончиков вернуться в «родные хаты», заняться созидательным трудом на благо народа-победителя. Те законопослушные, раз сказано возвращаться – стали возвращаться. Только куда? А победители, не дождавшись усыпления бдительности, давай по землянкам их шарить. Последнее уцелевшее барахло отбирать. Что в люк танка пролезало – то и брали. Ширмочки золоченые, кимоно шелковые, часы с фотоаппаратами…

– Да, времена были! – крякнул Абвер и снова матюгнулся.

– А что вы хотели, Владислав? Победители испокон веков так поступали – а иначе зачем воевать-то? Эти, первые-то, скромничали: я не даром про танковый люк упомянул. Потом, в 46-м, пришло на остров гражданское управление – вот те грузовиками и пароходами повезли! Те были настоящими шакалами!

– Ну и что тут после шакалов остаться могло? Для вас, я имею в виду?

Алдошин хмыкнул и объяснил: шакалов в городишке практически и не было! Напуганные первыми поборами японцы, видя к тому же полную невозможность возрождения порта и, как следствие, невозможность восстановления городка, таежные схроны свои трогать не стали. Подождать решили, осмотреться – что и как. А тут о репатриации разговоры пошли: хочешь не хочешь, а в Японию, мол, поезжай!

– А к чему большинству было уезжать туда, где ни кола ни двора? – рассказывал Алдошин. – Молодежь ихняя и вовсе тут народилась, люди постарше своим горбом счастьишко на этой островной земле строили. Где их родина-то, если по-честному?

Помолчали. Потом Абвер, ковыряя ботинком ближний холмик фундамента, признался:

– Знаете, Миша, вы сейчас меня на некоторые аспекты исторического прошлого заставили другими глазами поглядеть…

– Это какими же?

– Незамыленными. Мы ведь почти погодки. Одну и ту же школу кончали, потом вузы… И я вот до сей поры просто принимал как должное то, что вдалбливали мне много лет. Империалисты японцы? Конечно! Остров оттяпали у русаков? Оттяпали, против фактов не попрешь! Вернули мы с боями незаконно отторгнутое? А как же! Русские да не вернут! А вот про то, что вы мне сейчас рассказали, я просто никогда и не думал! Про простой, как говорят народ – хотя простого-то, я так полагаю, и не бывает вовсе! Были конкретные люди, строили, как вы поминали, свое конкретное счастьишко – а тут им говорят – пошли вон, проклятые империалисты! Добро, вами нажитое, оставляйте, а сами выметайтесь!

– Владислав, да я и не мыслил вас перековывать! – невесело рассмеялся Алдошин. – Такова суровая житейская правда. Она же посконная, она же домотканая, как говаривал Остап Бендер, помните, Владислав?

– Помню. «Золотой теленок»?

– Угу. У каждого на земле своя правда. И каждый ее защищает. Или хочет защитить, да опасается. В сторонку отходит, от греха. Лучших времен ждет…

– А вы изрядный философ, Михаил! – Абвер остро глянул на собеседника. – С вами интересно. Правда, непродуктивно все это…

– А что продуктивно? – Алдошин повернулся к Абверу, в упор глянул ему в глаза. – Колитесь, Владислав: зачем я вам понадобился? Только не говорите про старые фарфоровые сервизы японские, не поверю! Про катаны старые – я так полагаю, что человек вы далеко не бедный, и все это барахло вполне способны на аукционах типа «Сотби» скупать вагонами. И как эксперт я слабоват, в столице вы только свистните – лауреаты в очередь выстроятся! Колитесь: зачем?

– Сначала было бы логичнее спросить – почему я на вашей персоне остановился, Михаил!

– Хорошо. Почему?

– Вы фартовый копарь. Хоть и шифруетесь, свои зачетные находки не афишируете, но земля-то всегда слухом полнится. Имеете, стало быть, нужное в вашем деле чутье. А в дополнение к нему умеете работать с источниками. В архивах у вас связи хорошие, с историками и краеведами говорить умеете. Осторожны, много не болтаете. Пьете мало и не во всякой компании. Вот, вкратце, аргументы в вашу пользу, Михаил!

– Аргументация принимается, – усмехнулся Алдошин. – А теперь – зачем вам мои способности понадобились, Владислав?

– Ну, если совсем коротко… Я хочу, Михаил, чтобы вы кое-что для меня на вашем острове нашли. Нечто особенное. Насчет «Сотби» вы правы – у меня там свой агент доверенный на постоянной основе работает. Но мне нужно, повторю, нечто особенное: такого на аукционы не выставляют!

– Особо ценный раритет? Это не ко мне, Владислав! – решительно потряс головой Алдошин. – Раз вы справочки навели, то вам наверняка и сказали: Миша Алдошин криминалом душу не паскудит! Не то чтобы это против правил или вразрез с морально-политическими устоями… Просто мне так спокойнее, понимаете? Два десятка лет на раскопах – и ни одного серьезного привода. Знаете об этом?

– Знаю, – неожиданно жестко прервал Абвер. – И справочки наводил, вы правы! Поначалу чуть было не отступился. А потом учителя своего вспомнил, мир его праху! Не школьного, разумеется – по жизни учителя! Знаете, что он любил повторять? Что человека без говна внутри не бывает! Ну, устроен так человек: ест добро, выделяет говно. У одного кишечник лучше работает, у другого сбои дает – да только без говна-то никак не обходится!

– Никак проктолог в наставниках у вас обретался? – попробовал пошутить Алдошин, однако внутренне напрягся.

– Не проктолог. И вообще без «вышки» человек был – однако умный до невозможности! Мудрый! Из евреев, конечно. Но не о нем речь. Вспомнил я его поучения и прошелся относительно вас, Михаил, более частым неводом. Денег, кстати, не пожалел. И кое-что мне людишки про тебя нарыли! Хочешь послушать или добром передумаешь?