Какой из «филиалов» Большого Китая ближе к тому опыту, который мы полагаем демократическим? Гонконг — это, возможно, уже не такое оживленное место, как прежде. Возможно, он больше не не в силах конкурировать с экономической мощью Шанхая и Шэньчжэня. В некоторых аспектах китайцы хранят верность принципу «одна страна, две системы», сформулированному в 1997 году, когда они выпроводили из Гонконга британцев. Хотя пресса сама и подрезала себе крылья, здешние газеты и телевидение по–прежнему более пытливы, чем СМИ материкового Китая. Тон задает всегда полная жизни газета «Эппл дейли». Ее владелец, предприниматель Джимми Лай, противостоял уговорам (и угрозам) сделать свой таблоид менее требовательным (однажды даже случился официально поддержанный властями бойкот со стороны рекламодателей). Обсуждение событий на площади Тяньаньмэнь не шло на пониженных тонах, да и о религии писали достаточно открыто. Удивительно наблюдать за шумно протестующими последователями секты Фалуньгун, запрещенной и преследуемой всего в нескольких милях отсюда, через залив. Совместная китайско–британская декларация (1984 г.) гарантировала сохранение «гонконгского образа жизни». Китайские власти считают поздние демократические реформы уходящего губернатора Криса Паттена противоречивыми, с чем Лондон согласен. Китайские ученые даже утверждают, что до начала 8о–х годов колониальная администрация Гонконга была менее расположена к представительной демократии, защите свободы выражения и свободы объединений, чем нынешние китайские власти.

Для активистов, журналистов, ученых и других политически активных жителей Гонконга опасность кроется не столько в законе, сколько в самоцензуре, в страхе перед неочевидными последствиями откровенных высказываний. Джозеф Чэн — один из членов сокращающегося научного сообщества Гонконга, которое готово открыто агитировать за продемократическое движение. «Я активист и останусь активистом, но оптимистом я быть не могу, — говорит Чэн, профессор политологии Городского университета Гонконга. — Даже здесь большинство думает, что очевидной альтернативы не существует. Люди боятся перемен, особенно в трудные времена. Они полагают, что если избавиться от партии, наступит хаос».

Страх перед хаосом (luan) глубоко коренится в умах правителей и растущего среднего класса. Власти тщательно выявляют потенциальные источники неприятностей. По мнению Чэна,

Политическая открытость в последние десять лет строго ограничена. Главный министр Администрации Гонконга не выбирается, а назначается. Парламент формируется обычными и «функциональными» избирательными округами, что обеспечивает деловому сообществу непропорционально сильное влияние на парламент. Как и в континентальном Китае, гонконгская деловая элита тесно сотрудничает с Коммунистической партией. Обе силы сходятся во мнении об опасном потенциале полнофункциональной демократии, всегда могущей стать катализатором нестабильности. Чэн пишет книгу о событиях на Тяньаньмэнь, принимает участие в митингах и других мероприятиях, организуемых Гонконгским альянсом в поддержку прав человека. Он отмечает, что ежегодное пикетирование в июне 2008 года было меньшим по численности и замалчивалось больше, чем раньше. Частично это можно объяснить землетрясением в Сычуани и энтузиазмом по поводу Олимпиады. Однако исследователи из Гонконгского университета (конкурента вуза, в котором преподает Чэн) отмечают слабый сдвиг в общественных настроениях. Их исследование показывает, что большинство жителей Гонконга по–прежнему верит в правоту студентов, протестовавших в 1989 году, и полагает, что жестокое подавление акций протеста было ошибкой. Однако доля респондентов, считающих, что положение с правами человека в Китае после 1989 года улучшилось, постоянно увеличивалась, теперь она составляет 85%. Около 77% ожидает, что положение улучшится со временем.

По словам Чэна, сейчас люди ведут себя осторожнее даже здесь, в более свободном Гонконге:

Ученые — лишь одна из групп, успешно кооптированных режимом. Я пересказываю Чэну свои беседы, которые вел в Китае о восстании 1989 года и о выборе, сделанном после него. По его мнению, эти решения — результат консенсуса. Люди смирились с политическим поражением, поскольку добились экономического успеха:

Чэн не предвидит серьезных сбоев в системе, которая «пока вполне удовлетворительно функционирует», и довольно высоко оценивает «совещательный» подход Коммунистической партии:

Я предполагаю, что это, очевидно, еще один вариант Пакта.

Все сводится, говорит Чэн, «к простому анализу прибылей и издержек». Издержки значительны, но и прибыль высока. Интересно, что случится, если она начнет падать?

Моя последняя остановка — Тайбэй, столица Тайваня (или Китайской Республики, или 23–й провинции КНР — как вам больше понравится). Я приехал сюда, в страну, которая с точки зрения Запада полностью выполнила программу «демократизации», чтобы взглянуть на Пакт с другой стороны телескопа.

С момента отмены военного положения, которое длилось 40 лет, прошло более десятилетия. Жители Тайваня пользуются политическими свободами, и весьма активно: единственное, что многие иностранцы знают о тайваньской политике, — это телекадры, на которых дерутся члены парламента. Для многих китайцев Тайвань — идеальная реклама опасностей демократии. Восемь лет правления Демократической прогрессивной партии (ДПП) только что подошли к концу. Гоминьдан, который долго был партией власти, снова оказался у руля, переопределив себя, по крайней мере, для предвыборных целей как силу, выступающую за демократию. Между тем за несколько дней до моего приезда прежний премьер–министр от ДПП Чэнь Шуйбянь был выведен полицейскими из своего дома в наручниках: политика обвинили в растрате. Его партия протестует, указывая, что это будет показательный процесс[21], и утверждает, что судьи никогда не давили на гоминьдановских политиков, если кто‑нибудь из них запускал руку в казну. В конце концов неслучайно прежнего лидера Тайваня Чан Кайши прозвали «Обналичь–мой–чек» (Cash My Cheque).