Брамимонда,

Над ним рыдает и от скорби стонет.

Вопят с ней двадцать тысяч царедворцев,

Клянут владыку Франции жестоко.

Стоял там Аполлен, их идол, в гроте.

Они к нему бегут, его поносят:

«За что ты, злобный бог, нас опозорил

И короля на поруганье бросил?

Ты верных слуг вознаграждаешь плохо».

Они сорвали с идола корону,

Потом его подвесили к колонне,

Потом свалили и топтали долго,

Пока он не распался на кусочки.

Карбункул с Тервагана ими сорван,

А Магомет повален в ров глубокий.

Его там псы грызут и свиньи гложут.

CLXXXVII

Король Марсилий вновь пришел в сознанье.

Снести себя велит он слугам в спальню,

Где свод и стены роспись украшает.

Его супруга Брамимонда плачет,

Рвет волосы, зовет себя несчастной,

В отчаянии громко восклицает:

«О Сарагоса, стольный град арабов,

Твой славный властелин тобой утрачен!

Изменники и трусы боги наши:

Покинут ими он на поле брани.

Спасти нас лишь эмир[108] отныне властен.

Позор ему, коль он за нас не встанет,

Не сломит этих христиан бесстрашных.

Пышнобородый Карл, их император,

Всегда был сумасброден и отважен:

От битвы сроду он не уклонялся.

Жаль, что убить его – не в силах наших».

CLXXXVIII

Великий император и король[109]

Семь долгих лет в Испании провел,

В ней взял все города, все замки снес,

Марсилия поверг в испуг большой.

Войны еще не минул первый год,

Как в Вавилон[110] Марсилий шлет послов.

Там был эмиром Балиган седой.

Вергилия с Гомером старше он[111].

Писал король, чтоб спас эмир его,

А если тот на помощь не придет,

Он отречется от своих богов,

И перейдет в святой Христов закон,

И с Карлом дело кончит мировой.

Войска эмир собрать не сразу смог, –

Ведь сорок стран он держит под рукой.

Он долго снаряжал могучий флот –

Галер и барж огромное число.

Александрия[112] – порт его морской.

Там выждал он прибытья всех судов.

Лишь в мае, первой летнею порой,

Он отплыл во главе своих полков.

CLXXXIX

Языческие полчища несметны.

Гребут они, по ветру парус держат.

На мачтах и на самых верхних реях

Карбункулы и фонари алеют,[113]

Залито море их слепящим светом,

И в полночь вид его великолепен.

Вот впереди встает испанский берег.

От судовых огней он весь зарделся.

К Марсилию о том пришло известье.

Аой!

CXC

Флот Балигана не встает на отдых,

Из моря входит разом в пресноводье,

Минует и Марбризу и Марброзу[114],

По Эбро вверх плывет без остановки.

Карбункулам и фонарям нет счета.

Озарена слепящим светом полночь.

К утру суда достигли Сарагосы.

Аой!

CXCI

Сияет день, и солнце взор слепит.

На берег сходит Балиган с ладьи.

Направо от него – Эспанели.

Семнадцать королей идут за ним,

А герцогов и графов счесть нет сил.

Под лавром, на густой траве, в тени

Ковер парчовый, цветом бел, лежит.

Слоновой кости трон на нем стоит.

Воссел на трон языческий эмир.

Вкруг трона встать велит он остальным.

Все слушают, а он им говорит:

«Вот что скажу я, ленники мои!

Отныне Карл, французов властелин,

Куска не съест, коль мы не разрешим.

Испанию войной он разорил.

Во Францию ему приду я мстить.

Не дам ему вздохнуть, покуда жив.

Коль не захочет сдаться, он погиб».

И снял перчатку с правой он руки.

CXCII

Эмир сказал – и слово сдержит он:

За все блага, что создал в мире бог,

На Ахен не отменит он поход.

Соратники одобрили его.

К себе двоих баронов он зовет:

Один был Кларифан, Кларьен – другой[115].

«На свет родил вас Мальтрайен-король.

Он встарь бывал не раз моим послом.

Скачите в Сарагосу во всю мочь,

Марсилию скажите: прибыл флот,

С французами схватиться я готов,

Коль с ними встречусь, будет бой жесток.

Я дам мою перчатку вам с собой,

Ему наденьте на руку ее,[116]

Вручите жезл вот этот золотой.

Пусть утвердиться он в правах придет,

И на французов гряну я войной.

Коль Карл передо мною не падет,

Коль не отринет он Христов закон,

Корону я с него сшибу мечом».

Арабы молвят: «Мудр у нас сеньер».

CXCIII

«Бароны, в путь! – воскликнул Балиган. –

Жезл и перчатку я вручаю вам[117]».

Послы в ответ: «Мы едем, государь».

Они поспешно в Сарагосу мчат,

Минуют десять врат и три моста,

По улицам летят меж горожан,

Но в верхний город въехали едва,

Как слышат стон и вопли у дворца.

Там собралась язычников толпа,

Рыдают все, клянут богов, кричат:

«Да сгинут Магомет, и Терваган,

И Аполлен, что погубили нас.

Куда деваться нам, куда бежать?

Постигли нас беда и вечный срам.

Наш властелин Марсилий жив едва:

Кисть правую отсек ему Роланд.

Пал белокурый Журфалей вчера.

Испанская земля в руках врага».

Послушали послы, сошли с седла.

CXCIV

С коней послы в тени оливы сходят,

Двум слугам-маврам отдают поводья.

Один берет рукой за плащ другого.

Идут они по лестнице дворцовой,