С тех пор многое изменилось…

Даже издалека лагерь беженцев выглядит мрачно и уныло. Среди серых палаток ходят оборванные дети, даже малыши бродят без присмотра. Тощие собаки лакают воду из сточных канав.

Почему бедствия постоянно валятся на книжников? Все эти люди, в том числе дети, постоянно терпят лишения. За ними охотятся, их мучают, убивают. Семьи разбиваются, ломаются жизни… Они прошли долгий путь только для того, чтобы снова быть отверженными, выброшенными за стены города. Их даже не пускают на порог. Они спят в жалких матерчатых палатках, спорят за кусок хлеба, голодают, мерзнут – и в итоге страдают еще сильнее.

Все считают, что мы должны быть благодарны. Счастливы. И многие действительно счастливы – просто потому, что остались в живых, наконец достигли безопасных земель. Но для меня этого недостаточно, чтобы быть счастливой.

По мере нашего приближения я могу лучше рассмотреть лагерь. На полотняных стенах белеют листки пергамента. Я приглядываюсь – но ничего не вижу, пока мы не подходим вплотную к одной из палаток. И тогда я наконец понимаю, что изображено на этих листках.

Мое лицо. И лицо Дарина. А под ними – угрожающие надписи:

Эти листовки выглядят так же, как постеры в кабинете Коменданта в Блэклифе. Как листовки из Нура, где Кровавый Сорокопут устраивала охоту на Элиаса и меня, объявив за наши головы награду.

– О небеса, – выдыхаю я. – Чем же мы умудрились оскорбить короля Ирманда? Может, за этим стоят меченосцы?

– Да откуда им знать, что мы здесь?

– У них есть шпионы, как и у всех остальных, – горько говорю я. – Оглянись и помаши рукой, как будто заметил знакомого и хочешь к нему подойти. А потом иди…

В конце очереди происходит некоторое замешательство – в сторону лагеря из ворот Адисы марширует отряд воинов-мореходов. Дарин горбится и еще ниже опускает капюшон на лицо. Впереди слышатся крики, ярко вспыхивает свет, вслед за ним поднимается струя черного дыма. Пожар. Крики быстро превращаются в вопли о помощи.

Я в смятении. Перед глазами встает Серра, та ночь, когда солдаты забрали Дарина. Стук в дверь, серебряное лицо Маски. Кровь бабушки и дедушки на полу, крик Дарина: «Лайя! Беги!»

Крики ужаса вокруг меня становятся все громче. Книжники бегут, спасаясь из горящего лагеря. Дети сбиваются в стайки, надеясь, что их никто не заметит и не обидит. Одетые в синее с золотом, солдаты мореходов мелькают тут и там между палатками, разрезая полотняные стены мечами, словно что-то ищут.

Нет, не что-то. Кого-то.

Книжники разбегаются в стороны, ими владеет ужас, который проникает и в нас. «Почему всегда мы?!» Наше достоинство растоптано, наши семьи уничтожены, дети оторваны от родителей. Кровь наша мешается с грязью. Какой великий грех совершили книжники, что столько поколений вынуждены расплачиваться за него своими жизнями?

Дарин, всего секунду назад совершенно спокойный, застывает рядом со мной в ужасе. Я тоже чувствую страх и хватаю брата за руку. Я больше не готова расставаться с ним – не сейчас, когда он так нуждается в моей поддержке.

– Бежим отсюда, – говорю я и стараюсь вывести его из толпы, но нашу очередь окружают солдаты. Между палатками мелькает знакомое смуглое лицо. – Скорее, Дарин…

За нашими спинами слышится крик:

– Их здесь нет! – Женщина-книжница, худая как скелет, пытается отбиться от солдата. – Я же говорила, их здесь нет!

– Мы знаем, что ты их прячешь, – говорит женщина-солдат, на голову выше ее. Широкие плечи облечены серебряным доспехом. Ее скуластое темное лицо не такое жестокое, как у Маски, но в целом она выглядит угрожающе. Она срывает со стены ближайшей палатки постер с нашими лицами. – Просто выдай нам Лайю и Дарина из Серры, и мы тебя отпустим! Иначе мы разнесем лагерь в клочья и вышвырнем всех беженцев на мороз. Да, мы благородны по отношению к вашему народу. Но это не значит, что мы глупцы.

За спиной солдата другие воины сгоняют детей-книжников в подобие загона. Еще одна палатка взрывается снопом искр у нас за спиной, тут и там костры поднимаются к небу. Я содрогаюсь при виде пламени, плач моего народа разрывает сердце.

– Это пророчество, – шепчет Дарин. – Помнишь? «Птицы утонут – никто не узнает». Книжники и есть птицы, Лайя. Мореходов всегда называли морским народом, народом вод. Они и есть потоп, который погубит птиц.

– Мы не можем этого допустить, – с трудом выдавливаю я. – Наш народ страдает из-за нас. Другого дома у них сейчас нет. А из-за нас они его лишатся.

Дарин сразу понимает, что я собралась сделать. Он качает головой, отступая на шаг, его движения выдают панику.

– Нет, Лайя, – говорит он. – Нет, мы не можем так поступить! Как мы найдем Пчеловода, если угодим в тюрьму? Или погибнем? Как мы сумеем… – Голос его прерывается, он может только снова и снова мотать головой.

– Я знаю, что они бросят нас в тюрьму, – я трясу брата за плечи. Мне нужно, чтобы он справился со своим страхом. Чтобы он мне поверил. – Но клянусь небесами, я смогу вытащить нас оттуда. Мы не можем позволить им сжечь лагерь, Дарин. Это неправильно. Мореходам нужны только мы – пусть они нас получат.

У нас за спиной кто-то отчаянно кричит. Стражница вырывает из рук книжника ребенка, отец из последних сил пытается с ней бороться.

– Пожалуйста, не трогайте мою дочь, – умоляет он. – Прошу вас… умоляю… только не ее…

Дарин с содроганием смотрит на эту сцену.

– Да, ты… ты права.

Эти слова даются ему с трудом, и я гордо смотрю на него. Но сама мысль о том, что моего брата снова отправят в тюрьму, ужасает меня.

– Больше никто не умрет из-за меня. И ты не умрешь. Я выдам себя, а ты оставайся на воле…

– Нет, ни за что на свете, – я качаю головой. – Больше никогда я тебя не оставлю.

Я сбрасываю невидимость – и испытываю такое сильное головокружение, что едва не падаю с ног. В глазах темнеет, и передо мной встает образ светловолосой женщины в темной комнате. Ее лицо мне не знакомо. Кто это такая?

Когда зрение проясняется, я понимаю, что прошло всего несколько секунд. Встряхиваю головой, чтобы отделаться от незваных образов, и выхожу наружу из нашего укрытия.

Инстинкт женщины-солдата срабатывает безупречно. Хотя мы находимся от нее в целых тридцати футах, в тот миг, когда мы выступаем на свет из тени палаток, ее голова поворачивается в нашу сторону. Шлем, прикрывающий маской часть лица, делает ее похожей на разгневанного сокола. С оружием наперевес она смотрит, как мы приближаемся.

– Лайя и Дарин из Серры, – в голосе ее не слышно удивления, и я понимаю, что она ожидала встретить нас здесь – откуда-то знала, что мы направляемся в Адису. – Вы арестованы за участие в заговоре против королевства Маринн. Следуйте за мной.