Сайварта здесь не было. Анвин присел у стойки бара и поставил портфель перед собой. Мужчина, окликнувший его в окно, закрыл и запер створку, сделал вид, что отряхивает руки, и соскочил с бочки, на которую взбирался, чтобы достать до окна. Двигаясь к Анвину, он провел рукой по поверхности стола, стряхнув лежавшую там газету.

— Репортеры утверждают, что кто-то в Агентстве ведет двойную игру, — заговорщически подмигнул он Анвину. — Внутреннее дело, как они говорят. Сыщики считают, что это один из своих, — это у них версия номер один.

На лоб ему упал черный завиток, изобразив перевернутый знак вопроса. Этого человека звали Эдгар Златари, он выполнял на кладбище функции гробовщика и могильщика. Когда на его услуги не было спроса, он подавал напитки тем, кто еще не преставился. Он всегда все обо всех знал — настоящий кладезь весьма ценной информации.

— Новые лица, как известно, всегда приносят с собой новые заботы, — продолжал Златари. — А как насчет вас? Имеете вы проблемы? Или, может, это они имеют вас?

Анвин не знал, что на это ответить.

— Вы что, язык нынче проглотили? Или забыли его на подушке? Вы чем вообще занимаетесь, приятель? — Златари бросил подозрительный взгляд на портфель, и Анвин опустил его себе на колени. — Ну ладно, скрытный вы наш. Что вам подать?

— Мне? — переспросил Анвин.

Бармен оглянулся по сторонам и закатил глаза. От него разило виски и сырой землей.

— Хороший вопрос! Со смеху умереть можно!

Двое, сидевшие за столом, захихикали, а пара у бильярдного стола невозмутимо продолжала свою партию. Улыбка исчезла с лица Златари.

— Выпейте что-нибудь. Чего вам нацедить?

Весь гроб был заставлен бутылками — выбор был более чем велик. Что бы ответил Сайварт? Он ведь, кажется, сотни раз упоминал о том, что не прочь выпить. Но Анвин всегда вычеркивал из его рапортов упоминания о спиртном, и теперь понимал, что не может вспомнить ни одного из его излюбленных напитков. Вместо этого на память пришла кодовая фраза, придуманная Эмили и сейчас совершенно бесполезная: «А в вине он скрыт вдвойне».

— Овощной напиток, газированный, — наконец выдавил он.

Златари несколько раз моргнул, словно никогда не слышал ни о чем подобном. Потом пожал плечами и переместился в глубь бара. На стене, за кассовым аппаратом, висела потрепанная бархатная занавеска. Златари резким движением сдвинул ее в сторону, и Анвин увидел, что за ней располагается маленькая кухонька. Там из радио доносилась мелодия, показавшаяся ему знакомой — медленная тема, исполняемая валторнами, — а ее чуть перекрывал негромкий голос певицы, улетающий ввысь вместе со звуками аккомпанемента. Он был уверен в том, что где-то уже слышал эту мелодию, и почти вспомнил, где именно, но тут Златари задернул за собой занавеску.

Анвин повернулся на своем табурете. Глядя в зеркало, он заметил двух мужчин, сидевших у стола позади него. Один из них, возбужденно похлопав себя по шляпе, сказал:

— Мне знакома эта история!

Второй наклонился к нему, чтобы лучше слышать, хотя его собеседник, собиравшийся рассказать некую историю, говорил настолько громко, что было слышно всем присутствующим.

— Я тут намедни виделся с Боунсом Кили, — сообщил он. — И мы просто о делах говорили, понимаешь? А потом он вдруг заговорил об этом деле. Вот я и говорю ему: «Ты что, хочешь обсудить это дело? Потому что если хочешь поговорить об этом деле, тогда нам не стоит говорить о делах, потому что есть дела, а есть это дело».

Другой понимающе усмехнулся.

— Ну вот я его и спрашиваю: «Ты в каком нынче деле участвуешь, Боунс, если тебе вдруг захотелось поговорить об этом деле?»

— Ха-ха!

— А Боунс смотрит так серьезно, вроде как даже брови нахмурил, вот так…

— Ха!

— …и смотрит на меня, прищуривается и отвечает таким низким голосом: «Я участвую в кровавом деле».

Второй никак на это не прореагировал.

— Ну я и говорю ему… — Тут рассказчик еще больше повысил голос, видимо, заканчивая свою историю: — Я говорю: «В кровавом деле? В кровавом? Боунс, да других дел и нету, только кровавые дела и есть!»

Оба мужчины в унисон рассмеялись, хлопая ладонями по своим шляпам, а свеча на столе заморгала и чуть не погасла, и от этого их тени заплясали на неровной каменной стене.

Пока продолжалось это повествование, двое у бильярдного стола закончили игру и отложили свои кии. Одинаковые лица, губы бледно-серые, глаза ярко-зеленые. Анвин подумал, не братья ли это Рук, Джаспер и Исайя, двойняшки-убийцы, что помогали Еноху Хоффману в похищении «Старейшего убитого человека», а также в бесчисленных других преступлениях все те годы, что тот царствовал в уголовном мире. «Самое худшее, что может произойти, — частенько отмечал Сайварт, — и еще одно самое худшее».

А эти двое уже приближались, шли плечом к плечу, с каждым шагом склоняясь друг к другу все ближе. Поговаривали, что братья Рук родились сросшимися, как сиамские близнецы, но впоследствии их разделили; после этой операции у них остались изуродованные ноги: левая у Джаспера и правая — у Исайи. И каждый теперь носил разные размеры обуви: размер поменьше был у ноги, претерпевшей хирургическое вмешательство. Это был единственный признак, по которому их можно отличить их друг от друга.

Близнецы остановились перед столом, закрыв от Анвина тех, кто там сидел. Он чувствовал жар, исходивший от этих двоих и даже сушивший ему шею. Такое ощущение, что они только что вылезли из раскаленной бойлерной.

— Мой брат, — произнес один из них вполне ровным тоном, — просил посоветовать вам немедленно убираться подальше и побыстрее. А поскольку я всегда прислушиваюсь к советам брата, я и говорю вам: валите отсюда.

— Ага, а кто это нас об этом просит? — спросил тот, что рассказывал историю.

— Вообще-то, если по правде, — пояснил другой близнец голосом, похожим на голос брата, но тоном пониже, — то мой брат не просит, он вам настоятельно советует.

— Да я знать не знаю вашего брата, — сказал тот, что рассказывал историю. — Так что не думаю, что приму его совет.

В наступившей за этим тишине Анвину показалось, что даже мертвые в своих могилах, что располагались сразу за стеной, на которой висело зеркало, ждут, что произойдет дальше.

Один из близнецов смочил слюной кончики большого и указательного пальцев и наклонился над столом, сжал пальцами пламя свечи, и она, зашипев, погасла. Из сгустившегося мрака донесся приглушенный вопль, а двое мужчин уже шли к выходу — тот, что рассказывал историю, висел между ними, и его ноги безжизненно болтались в нескольких дюймах от земли. Выйдя за порог, они уложили его лицом прямо в лужу, натекшую из дренажной канавы. Он лежал бесформенной массой посреди плавающих окурков, даже и не пытаясь подняться.

Братья вернулись к бильярдному столу. Один начал натирать мелом свой кий, второй же, проанализировав положение шаров на столе, забил в лузу один шар, затем еще один.