«Вот и отлично! — обрадовался стилет. — Значит, нам всё равно, которую из них убить…»

Тут он замолчал, видимо, представляя себе, как замечательно мы с ним потом будем существовать, завершив привязку. А я сидел на крыльце, смотрел на медленно подползающее к верхушкам деревьев солнце и пытался себе представить, что просто подойду к Кире и ткну её стилетом? Бред какой! Я никогда не смогу этого сделать, даже если буду знать, что в её теле прячется монстр. Думая об этом, я не заметил, как задремал…

Глава 7

Вокруг снова был туман, но с каждым разом я воспринимал своё появление в этом чужом для меня мире всё спокойнее. И не важно, что я ничегошеньки о нём не знаю: ни как он называется, ни кто его населяет, ни какое в нём мироустройство. Знаю лишь, что есть заброшенный городок Стылая Топь, который давно превратился в закрытую территорию, так как в нём вольготно чувствуют себя любые твари Изнанки. А что происходит за его границами? Почему именно здесь монстры потеснили людей, загнав их в тщательно охраняемые дома? Есть ли здесь постоянные жители? Наверняка однажды я разберусь и с этими вопросами, закрою пробелы в знаниях, выясню подробности… Зачем? Наверное, затем, что этот мир тоже становится моим, и я начинаю чувствовать за него такую же ответственность, как та, что ведёт за собой Косту и других Ловчих. Может быть, я постепенно принимаю их образ жизни, становясь одним из них?

Я тряхнул головой и постарался сосредоточиться, так как слишком многое произошло за последние несколько часов: странный перерождённый и его слова о Хозяине, у которого для меня заказ (до сих пор изумляюсь, настолько нелепо это звучит!), встреча со Смертью и два колокольчика, ледяной холод которых я ощущаю даже сквозь надёжную защиту касо, появление погибшего Родриго и его слова о заказе… Не многовато ли для одного скромного Ловчего? И это не считая событий, которые произошли со мной там, в моём родном мире! Хотя который из них родной теперь? Оба… Звучит совершенно бредово!

Мои достаточно сумбурные размышления были беспардонно прерваны вывалившимся чуть ли не под ноги мне совершенно ободранным человеком. Он выпал из густого тумана, как будто его кто-то оттуда с силой вытолкнул, хотя в Стылой Топи любого прохожего, скорее, в туман утянут, чем из него выпихнут. Твари Изнанки предпочитают скрываться в надёжной густой пелене, а не передвигаться по дорогам. Исключение составляет разве что чимпис, которому по прямым путям ползать значительно удобнее.

Человек, рухнувший на землю прямо передо мной, был жив, хотя, судя по тому, что я успел рассмотреть, — это ненадолго, с такими ранами не живут. Откуда, интересно, он взялся, такой красивый?

Я наклонился над парнем — раненый был не намного моложе меня — и всмотрелся в его лицо. То, что передо мной не аристократ, было понятно: и черты лица не такие тонкие, и одежда недорогая, и руки, явно привыкшие к простому физическому труду. Скорее всего, какой-нибудь лихой купеческий сынок, решивший выбрать столь неоднозначный и ненадёжный путь для обогащения. Казалось бы, что тут такого невозможного? Вооружись получше да и завали эспиру или жарвиса, сцеди яд, вырви рога и клыки — и будет тебе счастье.

Но это намного проще сказать, чем сделать: даже для опытного Ловчего это не самое простое мероприятие. Твари Изнанки, как правило, сильны и коварны, а от их яда не существует противоядий. Да и магией, в принципах которой до сих пор не разобрались до конца, обладает как минимум половина из них. Ну и сколько выстоит против такой зверюшки обычный, даже очень неплохой, воин? Тот, кто не обладает навыками, знаниями и умениями Ловчего? От силы минут десять, да и то это в том случае, если тварь сыта и хочет поиграть. При ином раскладе смельчак — он же в данном случае дурак — даже не успеет понять, что с ним случилось.

— Эй, ты меня слышишь? — я прислушался к дыханию раненого: оно было поверхностным и хриплым, светлая рубаха потемнела от крови, которой было очень много. Создавалось впечатление, что неведомый враг исполосовал парня вдоль и поперёк, иначе откуда её столько?

— Не ходи туда, — надо сказать, что я не ждал от раненого никаких слов, потому как в его положении не то что разговаривать трудно, а и удержаться на этой стороне — ого как непросто. А тут целая связная фраза! Он хотел сказать ещё что-то, но я приложил к его губам ладонь и велел:

— Молчи, мне тебя хоронить некогда, у меня дел выше головы, — шутка получилась так себе, конечно, но парень едва заметно кивнул и перестал пытаться изобразить здорового, — вот куда мне тебя девать теперь? Не тащить же с собой…

Тут из тумана высунулась голова собаки, близкой родственницы псины, которую я видел неподалёку от трактира. Она окинула меня оценивающим взглядом и негромко зарычала. Откуда-то из тумана донеслось ответное рычание, сопровождающееся мерзким визгом: там явно обосновалась целая стая таких ободранных муэртос. Как они умудряются издавать звуки, будучи мёртвыми, я никогда не понимал, хотя наставники и объясняли, и схемы тёмных заклинаний чертили. Впрочем, какая разница? Главным в данный момент было то, что от стаи отбиться я смогу, хотя и с некоторым трудом. А вот что делать с почти умершим парнем? Бросить его на растерзание муэртос я не могу, несмотря на весь мой цинизм и прагматичное отношение к жизни. Просто потому что никто не заслуживает такой смерти. Но как же это некстати!

Я представил себе, что сейчас поволоку раненого на себе в трактир, весь перемажусь кровью на радость окрестным тварям, а потом потащусь обратно сюда… Этот вариант меня совершенно не устраивал. Вот абсолютно!

Я посмотрел на лежащего на земле парня: черты лица слегка заострились, бледность медленно вытесняла краски, даже кровь перестала течь: и в этом тоже не было ничего хорошего. Опыт подсказывал мне, что жить раненому осталось минут десять, от силы — двадцать. И что мне делать? Стоять над ним в ожидании, пока он помрёт? Он и без меня прекрасно справится! Единственное, что я мог для него сделать — это прекратить его мучения и избавить от отвратительной смерти от клыков муэртос.

— Добей, — неожиданно прошептал парень, не открывая глаз, — сам не могу…

— Понятное дело, что не можешь, — проворчал я, извлекая из ножен кинжал. В отличие от Марио, этот клинок был достаточно широким и мог использоваться для нанесения как колотых, так и режущих ран. Да, наверное, для того, что я собирался сделать, стилет подошёл бы больше, но его нет в этом мире, и я не уверен, что мы с Костой когда-нибудь сумеем с этим разобраться.

Чувствовал я себя странно: наши с Ловчим сознания стремительно объединялись, и хотя по-прежнему здесь нашим общим «я» был Коста, с его умениями и навыками, с его телом и его психологией, а там, дома, лидировал я, Костик Храмцов, мы оба чувствовали, что грань стирается, истончается, и в один прекрасный момент она полностью исчезнет.

Вот и сейчас я словно растворился в Ловчем, я слышал, видел и действовал так, как это делал он, но в то же время мысли у каждого из нас пока оставались своими. А что будет, когда слияние произойдёт окончательно? Исчезнут наши личности и появится некий симбионт? Или новая личность будет больше похожа на того из нас, кто окажется сильнее?

Я моргнул, стряхивая совершенно неуместные философские размышления, и почувствовал, как в руку привычно и удобно легла рукоять кинжала. Коста не рефлексировал, не задавался вопросами «что такое хорошо, и что такое плохо», не страдал и не сомневался. Для него всё было более чем очевидно. Если есть возможность избавить человека от лишних ненужных страданий — просто сделай это. И надейся, что если ты вдруг окажешься в аналогичной ситуации, найдётся тот, кто сделает это для тебя.

С каким-то странным равнодушием я понял, что сейчас убью человека. Не потому что он мерзавец и негодяй, не потому что он угрожает моей жизни или моему благополучию, не потому что мы сошлись в бою… Просто потому что я должен это сделать, просто должен.

Разумом, рассудком я понимал, что у меня нет выбора, что ещё несколько минут — и те муэртос, стая которых прячется сейчас в тумане, поймут,