концов прошептал он. — Ты потерял воспоминания.

— Эй, Томми, мне нравится, как ты валяешь дурака, но ты начинаешь меня пугать.

Мальчик наклонился и подобрал свой шампунь.

— Мне пора. Кстати, если я призрак, который все забыл, скажи мне, как я умер?

У Тома загорелись глаза. Неужели фантом наконец-то начинает поддаваться и позволит себя приручить? Он посмотрел в сторону бассейна.

— Ты утонул!

— Ага... — Фантом, изо всех сил стараясь не показать, что его это задело, прибавил: — И еще... Скажи, как меня звали?

— Почему «звали»? Имя-то не поменялось после того, как ты умер! Тебя звали и вечно будут звать... — Том сделал небольшую паузу. — Эстебан!

Эстебан? — безмолвно повторил за ним фантом.

Странный мальчик до крови закусил губу, чтобы не закричать. Словно все воспоминания нахлынули разом, словно до призрака только теперь дошло, что он в самом деле умер.

Он молча повернулся, избегая встречаться глазами с Томом, и побежал в раздевалку, скользя босыми ногами по мокрому полу.

Забрать вещи, одеться и уйти. Как можно быстрее.

В кулаке у Эстебана была зажата монетка в один евро — для его ячейки в раздевалке.

Третья стадия: Юная душа

Мадди, юные души нетерпеливы, честолюбивы и отважны. И эгоистичны. Они хотят оставить след, любой ценой, не зная, что время у них есть. Так много времени и так много других жизней. Если бы мир был населен только юными душами, он вскоре оказался бы предан огню и мечу. Но без юных душ мир был бы лишен плоти и пыла.

IV Интуиция Апифобия 14

— Габи, тебе не попадалась моя флешка?

— Твоя что?

Габриэль высунул голову из-под душа. Только голову. Я видела его через приоткрытую дверь ванной. Сама я в спальне выдвигала один за другим ящики тумбочки, снова и снова вываливала украшения из шкатулки, перетряхивала простыни, выворачивала карманы одежды в платяном шкафу.

— Флешка! Та, на которую доктор Кунинг записал для меня все наши разговоры.

Теперь Габриэль высунул шею, руку и колено.

— А где она была?

И, не дожидаясь ответа, снова нырнул под душ, скрылся за перегородкой из матового стекла. Невыносимое безразличие! Раньше он кинулся бы мне помогать как есть, голый и мокрый. Раньше Габриэль не стеснялся.

Раньше...

Когда — раньше?

До того, как мы переселились в Овернь?

До нашей поездки в Сен-Жан-де-Люз?

До того, как я помешалась?

Я заорала, чтобы до него дошло, насколько важна эта флешка:

— Габи, какого черта, ты вообще понимаешь, что на этой флешке была... там была вся моя жизнь!

Далекий, размытый голос, пробиваясь сквозь шум воды, терпеливо повторил:

— Где она была?

— В моей сумке! Где, по-твоему, она могла быть? Она всегда была у меня при себе!

Я понимала, что выгляжу глупо, оттого что так завелась, что Габи ни при чем, мне просто надо было на ком-то сорваться.

Размокший голос полился снова. Я сомневалась, что он поможет мне успокоиться.

— Ой, да ты везде ее таскаешь, свою сумку! В машине смотрела? А в своем кабинете?

Спасибо, Габи! Вот если бы ты помог мне искать — это мне точно помогло бы.

— Да! Я уже везде проверила.

— Тогда тебе остается всего-навсего обшарить пятнадцать комнат на трех этажах. Флешку длиной в три сантиметра найти будет нетрудно.

Самое время для шуток! Я в пятый раз вытряхнула сумку на кровать, вывернула подкладку, убедилась, что швы нигде не разошлись.

В ванной мелькнула рука, дотянулась до полотенца.

— Тебе не помешало бы присматривать за своими вещами.

На этот раз я едва не взорвалась. Чья бы корова мычала! Я смотрела на скомканные носки, трусы и штаны Габи и чувствовала, что меня впору отправлять в психушку.

Где же эта проклятая флешка?

Я попробовала медленнее вдыхать и выдыхать, чтобы успокоиться. Посмотрела на кровать: на половине Габриэля простыни были смяты, как всегда, справа, это вошло в привычку, а раньше Габриэль мог лечь с любой стороны; я вдохнула его запах: раньше по ночам это было единственным ощущением, которое привязывало меня к жизни.

Если бы я додумала все до конца, если бы я позволила своему бессознательному взять верх, наверное, пришлось бы признать, что теперь мне этот запах почти противен. Этот запах, смешанный с моим собственным. И ничего с этим не поделать.

Я вышла на лестничную площадку. Нечего и наде­яться найти мою флешку в этом бардаке. Вся площадка была заставлена коробками, которые Габриэль привез из Этрета и так и не потрудился распаковать. Старые книги. Старые диски. Старые игры. Куча сдохшей электроники. Даже его гитара торчала здесь, как метла, зажатая между двумя ящиками. Расстроенная. Когда он в последний раз брал ее в руки?

Я невольно вспомнила Эстебана. Дня не проходило, чтобы он не играл на гитаре хотя бы час, а обычно дольше.

Эстебан был увлеченным, талантливым, трудолюбивым, волевым.

Габриэль — поверхностный, бездарный, ленивый, слабовольный.

Наверное, мне и требовалось, чтобы между ними было как можно меньше общего. Это не мешало мне все эти годы любить Габи. Что бы со мной стало без него? Я не должна забывать, что он следовал за мной, соглашался каждый раз без споров и брюзжания. Почему? Потому что я давала ему крышу над головой? И еду. Миску с кормом? Кот, как правило, от нее далеко не уходит.

Да, я понимала, что жестока. Может, теперь Габриэль был для меня всего лишь подросшим котенком, которого уже не бросишь? Может, единственное чувство, которое все еще связывало меня с ним, это... жалость?

Габриэль не подозревал о том, что бушевало у меня в голове. Его насмешливый голос, вылетев из ванной, эхом прокатывался по пустым комнатам, ударялся в стены просторных помещений, блуждал по коридорам. Зачем мне такой огромный дом?

— Ничего страшного, даже если ты и не найдешь свою флешку. Тебе достаточно попросить, и твой доктор Кунинг ее пришлет!

Вдобавок ко всему прочему Габриэль в последние несколько дней стал ревнив. Должна сказать в его защиту, что я каждый вечер по часу с лишним разговаривала с Ваяном. Топталась на парковке, там, куда раньше упиралась лыжня, и говорила, он слушал, потом я отговаривала его сесть в машину и ехать ко мне. Вчера вечером он снова мне это предложил.

«Всего шесть часов пути! Мадди, это пустяк! Выеду завтра утром и в полдень буду в Мюроле».

Как будто он так и не усвоил то, что я сказала ему, уезжая из Нормандии: «Вы не тот человек, который может все бросить ради того, чтобы последовать за любимой женщиной». Ваян способен распорядиться, чтобы его секретарша отменила всех пациентов, которым назначено на этот день, сократить рабочую неделю, перенести женщину в чудеснейшую волшебную сказку... на один вечер, на одну ночь, самое большее — продлить выходные. Но не бросить все! Эстебан в чем-то походил на него... Невероятно милый, но никто не смог бы заставить его свернуть с выбранного пути.

А Габриэль ни