– Отбеливатель купи, Плинтус, больше уже, боюсь, ничто не поможет, – тихо и зло посоветовала Элька. – А заодно и освежитель воздуха!

– И да придаст сил для борьбы с поддавшимися искусу разрушителя отступниками! Да будет прославлено имя Доримана в мирах! – возопил Авандус, потрясая костлявыми руками.

– Только бы снова петь не начали, а то я в голос завою, – едко шепнула Элька вору.

– Крепись, дорогая, а то услышат, решат, что это им божество отвечает, и по второму кругу весь концерт устроят! – зловеще намекнул Рэнд.

– О, только не это, – испуганно выдохнула девушка и поспешно замолчала.

– Пусть не смущает вас, братия, и не ввергает в гордыню присутствие на нашем Совете посланцев богов, ибо они тоже суть покорные исполнители воли Великих.

– Надо же! – изумился Рэнд и с требовательной обидой, словно обманутый клиент какой-нибудь «пирамиды», вопросил: – А почему мне об этом раньше не сказали?

– А никто, кроме Вантуза, не знал, – шепотом пояснила Элька.

– Начнем же Совет наш с обычным смирением и усердием, ибо если и есть сила, способная одолеть черное зло, то только в душах праведных она кроется, – провещал Авандус.

– Ну тогда вы, ребята, пропали, – вновь не удержалась от ехидного комментария девушка.

– Брат Ищущий Нома, что скажешь ты Совету об истекшей восьмидневке? – осенив себя знаком меча, со спокойным достоинством вопросил архижрец.

Тощий писарь навострил перышко и деловито зашелестел бумагой, готовясь вести протокол Совета.

– Нет радости в словах моих. Продолжают поступать донесения из провинций о появлении все новых меченных проклятием, под черным крылом зла многие искусу поддались и душу Дракону Черному продали. Но утешьтесь, отступников находят прежде, чем успевает свершиться окончательное превращение, – по-военному четко начал докладывать один из типов в балахоне с мечом – жилистый мужчина с безразлично-жестким лицом и холодными, как бутылочное стекло, светло-зелеными глазами. – За восьмидневку истекшую Ищущими и людьми прочими способствующими, что бескорыстно Дориману преданы, двенадцать грешников сочтено. Четверо, тяжести греховной устрашившись по воле собственной, пересилив соблазны черные, отдались в руки братьев. Еще двое, не вынеся тяжести зла, на душу павшего, низменное малодушие проявили и нечистой сущности своей самовольно тела покинуть помогли. Прочие же шестеро в служении злу упорствовали, свое проклятие сокрыть пытались под видом немощи телесной, но тщетно. Разоблачены были по воле Доримана и преданы в наши руки. Семеро проклятых в кельи очищения уже доставлены, остальные в пути. Имена их названы позже будут. Пока скажу лишь одно, братия, трое проклятых, что свою суть скрывали, снова из Мануа доставлены.

По правую сторону от кафедры в самой середине ряда стульев заерзал на своем жестком сиденье и попытался съежиться пухлощекий, даже капюшон не скрывал этого, добродушный на вид, лысый по природе, а значит любимый, согласно местным суевериям, Дориманом толстячок с лукавыми карими глазками. Только сейчас в глазках этих стояло сплошное отчаяние и страх и безнадежное желание стать невидимым.

– Жрец-покровитель Мануа Форо! – Обвиняющий перст Авандуса безошибочно указал на толстячка. – Вверенная опеке твоей провинция в грехе погрязла!

Форо попытался пробормотать что-то в свое оправдание. Элька разобрала только слово «случайность» .

– Не бывает случайностей в мире плотском. Все в руке и по воле Доримана великого вершится! – взревел Авандус, словно противоугонная сирена. – Покровитель – пример святой, отражение бога, землю опекающее, какой же пример ты своей пастве подашь, если поста пред Днем Сошествия соблюсти не в силах?

Толстячок еще больше сжухался и снова забормотал неразборчиво какие-то слова, кажется: «лишь хлеб и вода» .

– А не каплуны жирные и вино? – едко, в такой полной тишине, что слышно было поскрипывание стула под отсидевшим пятую точку Лукасом, язвительно осведомился архижрец.

Форо стал бел как снег, похоже, Авандус угадал основные блюда его любимой диеты, и, нервно покашливая, переплел пухлые короткие пальчики, лишенные всяких украшений. Прочие жрецы-покровители легким шумом дружно начали выражать недовольство попавшим в немилость коллегой.

– Восьмидесятикратно круг покаянных молитв надлежит прочесть тебе, Форо, и строгий пост блюсти постоянно, дабы очиститься в глазах бога нашего, чтоб отвести гнев его от народа Мануа и защитить паству от искуса Дракона Черного. Если ж не простит тебя Дориман и снова проклятые числом значительны объявятся, придется для Мануа нового жреца-покровителя искать, – закончил свою гневную проповедь архижрец.

– Бедный толстяк, они своими постами да молитвами его просто уморят, – хмыкнула Элька, чувствуя невольную симпатию к жертве Авандуса. Не ощущалось в жреце-покровителе Мануа подлости или коварства, только бьющее через край жизнелюбие, никак не вязавшееся с мрачной религией Дорим-Аверона.

Архижрец, вынеся вердикт, оставил затюканного Форо в покое и обратился к одному из жрецов в балахоне с белым кантом:

– Брат Сенто, жрец Очищающих, что поведаете вы нам?

Из-под капюшона с белой оторочкой проглядывал только мясистый лилово-прыщавый нос брата, когда он начал маловыразительно бормотать, испытывая серьезные проблемы с артикуляцией:

– Очищение в подземных келиях сейчас проходят двадцать шесть грешников, семеро из коих доставлено в эту восьмидневку. Братья Очищающие неустанно молятся за души Лауры Кенте и Аннэт Буше – простых горожанок Дорима, стражника из Блу – Готье Фасуа, Перье Мана – торговца из Убира, графа Монтерне Алуйского…

Сенто добросовестно перечислял имена, род занятий и происхождение несчастных, брошенных в темницу фанатиками Доримана.

– Во зле закоснели и не склонны к раскаянию, а лишь к окончательному очищению шестеро гожи: Поль Версан – ювелир и его жена Карин из Мануа, странствующий лекарь Франц Лабье, цирюльник Бурже из Ликона, девица Илэн из Малого Убира… – перешел к следующему пункту Сенто.

Посланцы с совершенно каменными надменными лицами слушали доклад бубнилы-жреца и тщетно пытались сообразить, о чем, демоны побери, вообще рассуждают на Совете и кто, чем и за что проклят.

– Видишь ли, Лукас, – скоренько, пока Сенто занимался перечислением, наконец пояснила Элька. – Тут над миром комета пролетела, а потом местные по одному или пачками начали в драконов оборачиваться. А поскольку главным врагом Доримана Дракон числится, то несчастных перевертышей сочли отродьями зла, и на них жрецы теперь облаву устраивают.

– Благодарю, мадемуазель, понятно, – одними губами прошептал Лукас.

– Да, завтра в Дорим-Авероне великий День Сошествия Доримана, – промолвил Авандус. – Согласны ли вы, братия, что в час зари души несчастных, что поддались искусу Дракона, должны быть вырваны из-под его власти во славу нашего бога и во спасение?

Скорее всего, вопрос был чисто риторическим, но все собравшиеся охотно забормотали или закричали что-то утвердительное. Оппозиции, во всяком случае видимой, ни по одному из обсуждаемых вопросов у Авандуса среди жречества не наблюдалось, так что нужды в подсчете голосов или тайном голосовании не возникло.