– А границу эту отмечал тоже ты? – спросил я.

– Нет. Отец мой, – сказал Зурко. – Я лишь обновляю ее порой. А папка тогда настоящий подвиг проделал. Ни слова никому не сказав, в одиночку ушел на Мякинино и нашел способ мимо мутанта пройти, хотя до этого никто не мог. Как он догадался, как линию чертил, я так и не узнал. И не узнаю никогда. Могу лишь только догадываться…

Строгинец умолк и теперь только сверлил глазами спину Баха. От моих глаз не укрылось, как руки проводника цепко сжимают цевье карабина. Нервничает? Неужто и ему чертов митинский терминатор не дает покоя?

И тут я встал как вкопанный, закрыв от неожиданности глаза рукой. Потому что впереди… Нет, это невозможно! Поезда вот уже двадцать лет не могут ездить по туннелям, ведь метрополитен давно обесточен! Но впереди точно был поезд, свет его фар ни с чем не спутаешь. И укрыться здесь негде. Все, до свидания всем, телешоу «жизнь» подошло к концу…

– Ну, Яков, чего встал-то? – раздался спереди спокойный голос Александра.

– Поезд… – пробормотал я.

– Ну, поезд. Он у нас на станции давным-давно стоит, с самого первого дня. Мы его фары вместо прожекторов на посту используем. И, как видишь, очень даже не зря. Ошеломляюще, правда?

Убрав руку от лица, я понял, что стальная громадина и в самом деле никуда не движется, как мне показалось сначала.

– Да уж, еще как ошеломляюще, – выдавил я из себя.

Действительно впечатляет! А что сейчас должен чувствовать Вася, если его самого так проняло?!

– Э-э-э-эй! Стой! Кто идет?! – заорал кто-то по ту сторону прожектора. – Стоять-бояться, падлы!

– Борян, ты с дуба рухнул?! – крикнул в ответ Зурко. Не признаешь своих?

– А-а-а-а, Сашка, это ты! А кто это с тобой?!

– Гости из Митина. Впервые за двадцать лет, между прочим, а ты тут устроил шоу!

– Митино! Ух ты, е-пэ-рэ-сэ-тэ! Что, в самом деле?!

– Слушай, не тупи! И сбавь свет, гостей слепишь!

В туннеле немного потемнело, затем фары и вовсе погасли. Строгинец повернулся к нам и произнес виноватым тоном:

– Простите за небольшой конфуз. Борян на посту сейчас, а это просто чумовой мужик. Слишком преданно к своему делу относится. Всегда врубает на полную прожектора, и за пушку хватается чуть что. Но вы уж не сердитесь на него, так-то он нормальный. Ладно?

Ну вот, теперь еще этот Борян со своими включенными фарами едва до Кондратия не довел. И какой раз уже я шокирован за последние сутки? Четыре? Пять? Со счета уже сбился. А ведь организм-то не железный, и не молод уже. Так ведь и в самом деле сердечный приступ схватить можно!

* * *

Строгинцы, оказалось, не обделены фантазией – блокпост у них был оборудован в кабине метропоезда. Прямо в кресле машиниста располагался дозорный, который мог не только ослепить нежданных гостей фарами, но и в случае чего срезать их очередью из закрепленного здесь же ручного пулемета.

Необычным оказался и сам охранник – щупленький мужичонка, метра полтора ростом, патлатый и с бородой чуть ли не до пупа. Когда он вышел на платформу встречать гостей, я едва не прыснул от смеха. Ни дать ни взять, гномик из сказки. Это и есть тот самый суровый Борян?

– Прошу сначала сюда, – коротышка показал на дверь с надписью «Душевая». – А уж потом на станцию топайте. И, чур, ко мне не прикасаться, пока не отмоетесь!

– Ой, да ну тебя! – хохотнул Александр и жестом пригласил нас принять душ.

Сам он прошел дезактивацию последним. После этого Зурко предстал перед всеми уже без противогаза. Странно. Когда Строгинец посещал Митино, я решил, что он мой ровесник, а на деле ему не больше двадцати пяти.

– Ну что, добро пожаловать на Строгино! – торжественно произнес Александр, но его голос тут же потонул в восторженных воплях.

У северных туннелей уже успела собраться толпа зевак, они-то и зашумели. А стоило только нам забраться на платформу, как местные жители тут же окружили нас и стали наперебой жать руки, хватать за рукава, хлопать по плечам. Мне приходилось прилагать все усилия, чтобы вежливо улыбаться. Разговаривать было бесполезно – вопросы, заданные гостям, превращались в один громкий монотонный гул, и расслышать в нем хоть что-то разборчивое было крайне сложно.

Один только Бах остался самим собой – не пожал ни протянутую первым руку Боряна, ни других аборигенов. Вдобавок глядел на всех волком, из-за чего местные и вовсе расступились от него, еще больше пристав ко мне и к Ваське. У нас голова шла кругом, и не было сил сказать даже слово.

– Та-а-ак, а ну тихо! – раздался усиленный громкоговорителем голос.

Заслышав его, толпа сразу же замолкла, и все повернулись в сторону стоящего чуть поодаль мужчины средних лет. Даже если отбросить в сторону харизму, то все выдавало в нем руководителя станции. Это и строго очерченное волевое лицо, и аккуратно причесанные, чуть тронутые сединой короткие волосы, и одежда – сильно потертый, но все же настоящий деловой костюм, да еще и с галстуком!

– Если вы хотите задать нашим дорогим гостям вопросы, то, прошу, делайте это по очереди! А то прямо как бабки на базаре, слова не дадут вставить. Только, если никто не против, я спрошу первым. Уважаемые господа, кто из вас главный?

– Я, – последовал ответ. – Круглов Яков Иванович. Можно просто Яков.

– Что ж, Яков Иванович. Меня зовут Ворониным Николаем Семеновичем. Я – руководитель этой станции. И мне понятно, что вы пришли сюда явно не для забавы. Поэтому милости прошу ко мне в кабинет. Если желаете, можно взять еще кого-нибудь из ваших спутников.

– Я пойду один, – ответил я.

* * *

Кабинет Николая Семеновича находился в том же метропоезде. Войдя внутрь, хозяин задернул шторку, служащую дверью и учтиво пригласил меня сесть за аккуратный письменный столик, стоящий посреди вагона. Здесь же находились еще и разного рода шкафчики, подвесные полки со всякими статуэтками и безделушками, а чуть поодаль – кровати и тумбочки для одежды. Хорошо устроился, однако! Правда, без всякой показухи – нет ничего нарочито роскошного. Даже огромный искусственный цветок в горшке возле окна стоит больше для создания уюта. Все скромно и со вкусом.

– Ну что, за удачное знакомство? – руководитель станции достал из шкафа початую бутыль коньяка и с грохотом водрузил ее на столешницу посреди бумаг и письменных принадлежностей.

– Э, прошу прощения, я не пью, – вежливо отказался я.

– Зря, – Николай Петрович убрал уже вынутую из шкафа рюмку, поставил еще одну на стол и щедро плеснул себе хмельного напитка. – Настоящий «Хеннесси», между прочим. Ну, не хошь, как хошь.

Выпив коньяк залпом, руководитель Строгино принялся меня расспрашивать. Вопросы сыпались на разные темы – о Содружестве, о его жителях, о том, как мы сюда добрались и чуть ли не о погоде на поверхности. Я, как мог, поддерживал разговор, хотя вскоре это все начало надоедать. Складывалось впечатление, что Николай Петрович отвел сюда гостя только для того, чтобы поболтать с ним о ерунде в более уютной обстановке. Но я был здесь гостем и считал зазорным менять тон.