— Ладно, учтем! — кивнул Эдик. — Когда начнем операцию?

— Экие вы шустрые, — сморщился Лисипицин. — Сначала все обкумекаем, а потом решим. Проблема в заводе. Тут подход нужен. Опять же, обезьян проклятый на крыше живет.

— Это тот, который огрызками пуляется?

— А что, уже познакомились? — хмыкнул Лисипицин. — Да, есть такое дело. Может и кирпичом зазвездить! — И он снова притронулся к своей макушке.

«Тоже, видать, доставалось! — злорадно подумал Эдик. — Так ему и надо! Не мне же одному!»

— Так это обезьян? — изумился Серый. — То-то я вижу, больно рожа знакомая!

Лисипицин критически посмотрел на парня и неожиданно спросил:

— А что у тебя с шеей?

— Ничего! — испугался Серый. — А чего?

— Такой шеи не бывает, — твердо заявил Лисипицин. — Значит, уже успели вытянуть.

— Это ему ведьма пролетная бадью на уши надела, — оскалился Толян. — А когда бадью стаскивали, шея-то и подлиннела!

— Укоротить бы ее тебе, — зловеще произнес Лисипицин, — чтобы в глаза не бросалась, — тут же поправился он. — Но это дело наживное. Есть тут у нас один хирург. Правда, бывший, его за пьянство выгнали. Но руки — золотые! Я с ним поговорю. Будешь человеком. А так ведь жираф, да и только! Как домой-то вернешься?

На глазах у Серого выступили слезы. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но Эдик опередил его:

— Не бойся! Если надо будет, отрежем и обратно присобачим!

— Не хочу, — чуть слышно прошептал Серый.

— А тебя никто и не спросит! — осклабился шеф.

— Все! — сказал Лисипицин и встал из-за стола. — Завтра придете к обеду. Нет, после обеда. Не будем Маланью злить. Да и я как раз закончу село подметать.

— А ты что, село подметаешь? — ахнули бандиты.

— Ну да, — пожал плечами Лисипицин. И как ни в чем не бывало добавил: — Я сейчас — дворник.

У Шлоссера было шумно. Поврежденную дверь «Запорожца» сняли, и Гаврила с увлечением рихтовал помятый в битве металл. Сначала он прицеливался фасеточным глазом, а потом наносил сразу серию ударов. В этот момент молоточек в его руке словно растворялся в воздухе. Работа продвигалась быстро. Саму машину Шлоссер загнал на эстакаду.

Эх, какая же ты страшная!

И накрашенная страшная,

И некрашеная страшная.

Все равно тебя люблю!

Он напевал, отвинчивая блок управления. Евстигнеев с Полумраковым осматривали эфирозаборник, Костя и инопланетянин Крян были на подхвате.

— Что я говорил! — донесся из кабины голос Шлоссера. — В порядке блок управления, только проводок отлетел. Ну мы его сейчас поставим на место и припаяем. Вот так!

Через минуту поставили дверь, и Шлоссер отбежал в сторону, чтобы окинуть машину придирчивым взглядом.

— Все путем! — сказал он, довольно потирая руки. — Теперь бы камень наш, так сказать, чудес! Восстановить непроницаемость и герметичность. Костя, он у тебя?

— У меня, — отозвался Евстигнеев, — дома остался.

— Это несерьезно, — сказал Шлоссер.

— Потаскай его с собой, — нахмурился Евстигнеев. — Знаешь, как он щиплется? Аж искры из штанов летят! Что я, фейерверк ходячий?

— Давайте я сбегаю, — сказал Костя, — одна нога здесь, другая — там!

— Только не задерживайся, — согласился Евстигнеев, — нам еще Кряна сватать.

— Ой! — сказал Крян, от смущения переходя на инопланетный акцент. — Я есть смущенный, когда влюбленный, такой красивый баба, мне много-много стыдно есть!

— Ты, главное, не тушуйся, — усмехнулся Шлоссер. — Если не понравится, другую найдем. У нас их навалом!

— Все, побежал! — сказал Костя и второпях едва не наступил на Антуана.

— Кошмар! — завопил кот, роняя только что прикуренную сигарету. Она упала, рассыпая золотые искры. — Всю шкуру истоптал, слон ходячий!

— А ты что на дороге залег, как партизан? — рассердился Костя. — Хорошо, еще цел остался.

— Какой позор на бедные седины! — заорал Антуан, но тут же поправился: — На бедные рыжины! Пихнуть меня лаптёй дремучего детины! Я требую себе за это колбасы.

Неожиданно Антуан притих — видно, заметил, что Гаврила как-то очень уж нехорошо на него посматривает.

— Но-но! — сказал кот. — Ты, микрочип на ножках, ты не того!.. Потише! — Он пробормотал что-то еще, но Костя был уже за калиткой. Интеллектуальный замок захлопнулся за ним с каким-то особым остервенением.

Костя перебежал дорогу, свернул в переулок и на полном ходу врезался в угрюмую компанию из четырех здоровенных парней.

— В-вау! — взвыл один из них и запрыгал на правой ноге. — Ой, больно! Всю мозоль отдавил, гнида, змей! Ох! Ух!

— Хлюп-хлюп-хлюп! — зашмыгал носом другой. — Ты, жмей, вешь нош мне башкой швернуй!

Костя отскочил от парней как ужаленный и пробормотал:

— Извините, ребята, я нечаянно!

— За нечаянно бьют отчаянно! — крикнул удивительно длинношеий детина, которому досталось меньше всех. — Берем его, пацаны!

Однако тот, которому отдавили мозоль, перестал наконец плясать и вытер слезы.

— Тихо, Серый, остынь. — Он внимательно посмотрел на Костю, но, очевидно, не узнал. — Мы потом пересечемся. Стрелку забьем на фиг!

— Ладно, — сказал Костя, — забивайте чего хотите. Я же сказал — нечаянно!

— Шеф, а можно я ему в лоб дам? — попросил тот, которому не повезло с носом.

— Дай, — сказал Эдик, — разрешаю. Но только один раз.

— Держись, земеля! — предупредил Толян и, размахнувшись, нанес сильнейший боковой. Костя едва успел присесть, и кулак Толяна сочно вмазался в физиономию шефа.

— Квак! — сказал шеф негромко и улегся на песок.

Костя немедленно вскочил на ноги. Рядом стоял Толян и с удивлением рассматривал свой кулак. Притихший Эдик лежал на тропинке.

— Идиоты! — выкрикнул Костя и торопливым шагом направился к евстигнеевскому дому.

— Ну все, пацан, — донеслось до него, — ты сам подписался!

«Что это за парни? — думал Костя. — Откуда взялись на нашу голову? Постой-ка! Да ведь один из них был сегодня у директора. Его медведь тяпнул! Значит, это те самые бандиты? Ну и дела!»

Он быстро прошел в калитку, нашел под половичком ключ и отпер дверь. Камень чудес лежал в ящичке стола и осторожно поблескивал. Костя посмотрел на ящичек, который вдруг стал необыкновенно красивым и тяжелым, и понял, что камень превратил деревянную вещь в золотую. Наверное, для поддержки собственного имиджа.

Он взял камень чудес и сунул его в карман. Камень сердито фыркнул, очевидно, возмущенный бесцеремонностью, и Костя невольно подпрыгнул. Из кармана посыпались искры.