затаив дыхание. — А дальше-то что? — подал голос Олег.

— Не спите что ли ещё?

— Нет! — в один голос откликнулись мальцы.

— А что дальше… — старик задумчиво пожевал губами, — на том месте, бают, открывается колодец, а там все сокровища, что зарыли с ханом.

— А как найти тот колодец? — спросил Осип.

— Точно не скажу. Говорят, что наперёд человек видит всадника в древних одёжах. Сам смуглый, глаза щёлочками, свирепый с лица. Страх один! Вот как всадник покажется, верное дело — рядом колодец! Он как бы охраняет то место. Ну, правда, кто искал сокровища, никто не возвернулся назад.

— А откуда ты, дедушка, знаешь про тот колодец и всадника, если никто не воротился назад? — хитро сощурился Олег.

Дед захихикал, а потом захохотал во весь голос. Чуть погодя шикнул на них:

— Спите, огольцы! Завтрева[94] на зорьке растолкаю вас! — Мальчишки повозились, пошушукались малость и засопели.

Утречком табун погнали назад, в село. День пролетел в заботах, а вечером, у костра, сорванцы потолкали друг друга в бока и опять упросили деда рассказать о моголах. Так и повелось — день мальчишки меж собой перекидываются словами да думками, вечером пытают Пантелея о колодце и сокровищах. Выспросили у него всё до тонкостей. И как одет всадник, какой масти конь, как колодец показывается и всё-всё прочее! Знамо дело, запала им думка, найти то место и разбогатеть. Дедок видит, собрались парнишечки за кладом, и молвит им такое:

— Чтоб показалось это место вам, надо без жадности идти, с чистой душой, а иначе обманка одна будет! Хан, слышь-ка, много бед натворил, крови на нём не счесть. Кто идёт за сокровищами лишь для себя, да возьмёт ненасытно, того ждёт проклятие. А кто хочет облегчить жизнь не только свою, али совсем о богатстве не таит думок, тому откроется колодец. Потому как человек богат мастерством своим и трудом. Это самое главное сокровище на земле!

Ну, ладно, отстояли огольцы месяц в ночном, на их место других назначили. А дружки уговорились непременно сходить на поиски. И наладились идти в ночь на праздник Купалы. Тайком насобирали еды, питьём запаслись. Сказались родным, что на пастбище у Пантелея ночевать будут, и с утречка пошагали в степь, туда, где солнышко садится. Идут, болтают меж собой, по сторонам глазами постреливают. Ну, к обеду умаялись, светило шибко припекает. Сели передохнуть, попить-поесть, а после и вовсе задремали. И снится им вроде сон. Всадник грозный на гнедой лошадке едет к ним прямёхонько. Приблизился и что-то спрашивает, а они не разумеют его речь. Наездник осердился. Стеганул коня, да и был таков. Очухались мальцы, глаза трут, друг на друга таращатся.

— Ты видел всадника, Олег?

— Видел, — отвечает тот. — Только сон это, вроде…

Стали сравнивать, что померещилось каждому. Вышло, что у обоих одинаковое видение.

— Морочат нас, однако! — сердится Осип. — Раз мы оба наездника видели, знать, колодец вблизи.

Обошли по кругу, нет ничего. Пригорюнились, стоят, не знают, как быть. Тут стук копыт послышался. Летит на них конь вороной с белой гривой. Перед ними вздыбился, заржал. Смотрят пацанята, на коне парень белокурый, улыбчивый, спрашивает их:

— Вы чего одни здесь ходите?

Те и скажи правду:

— Ищем колодец ханский, в котором клад!

Парень засмеялся да и молвит:

— Дак не там ищете! Правее возьмите!

И дальше поскакал.

Ребятки постояли, подумали и свернули вправо. Малость прошли, смотрят и вправду колодец, но разрушенный. Оглядели со всех сторон его.

— Эх, — почесал затылок Осип, — лопатки не взяли! Чем копать-то?

Олег другое говорит:

— Раз воды в нём нет, стало быть, не открылся нам колодец и его тайны. Может, у тебя думки плохие в голове?

— Чего это у меня думки плохие? — вскричал Осип. — Это у тебя плохие думки! Поди-ка всё себе хотел взять, не делясь? Вот колодец и не кажет воды!

Слово за слово, подрались друзья, раскровенили сопатки[95] свои. Сидят, дуются, каждый в сторону смотрит. Малость отдышались и думают, чего это они вдруг разодрались? Причины-то и нет на то!

— Видать, всадник проверял, прочна ли наша дружба, — сказал, наконец, Осип.

Друг кивнул понуро. Помирились они, знамо дело. Глядь, а колодца нет, как и не было! Одёжку отряхнули и к Пантелею направились. Пастух встренул их, чаем напоил, ни о чём не спросил. Видит, не в настрое дружки. Догадался, знамо дело, обо всём, но смолчал. Парнишечки, что с дедом в подпасках ходили, отпросились домой. Всё одно, мол, есть, кому тут быть! Ну, дело к ночи, спать легли. Чует сквозь сон Олег, что у костра Пантелей с кем-то разговаривает, даже в голос покрикивает. Разлепил глаза, а дед в лихорадке мечется. Растолкал мальчонка дружка:

— Дело плохо, Осип. Давай костёр шибче палить, чай с травкой заваривать.

Тут пастух и молвит в беспамятстве:

— Водички живой дайте испить… водички живой…

— О чём это он? — шепчет Осип.

Олег бровки нахмурил.

— Ты, — говорит, — тут останься, а я к роднику побегу, там вода вкусная, Пантелей говорил, живая.

Подхватил котелок и побёг. А ночка безлунная, как на грех! Тропинка вроде известная, да всё одно, заплутал малец. Встал столбом, не знает, куда идти. Закрыл глаза, да и говорит, сам не ведает, откуда такое на ум пришло:

— Всадник сильный, друг могильный, ты давно несёшь дозор! Мне б найти живую воду, да вернуться б, где костёр!

А потом зашептал:

— Жалко дедушку Пантелея! Помоги всадник!

Тут и слышится ему топот конный. Прямо перед ним конь возник, наездник сверкнул белыми зубами и рукой кажет в сторону. Миг, и всё пропало. То ли привиделось, то ли и вправду было? Олег всё ж таки пошёл в указанную сторону. Глядь, сияние возникло. Он туда, а там колодец с чистой водой доверху. Зачерпнул водицы в котелок да вглубь смотрит. А дно видно всё до камешка. Вернее, до каменьев драгоценных! Протянул было руку вниз, а ему голос чудится Осипа:

— Олег, поторапливайся, Пантелею худо!

Лишь на чуток замешкался паренёк, уж так хотелось, хоть один камешек достать, а потом повернулся и назад заторопился. Вскоре замаячил впереди огонёк костра. Подоспел он вовремя, Осип травы заварил, дал испить деду. Чуть погодя уснул старик. Олег всё дружку рассказал. Посидели у костра, помолчали, и спать пошли. Наутро проснулись от говора Пантелея:

— Хватит спать, други[96] мои! Зорька уж все луга обметала!

Подскочили