Как мне не хватает Магрина! Кажется, я не умею без него жить.

– Где его искать? – спрашиваю я у Эльзы.

– Не знаю.

– Эльза, он же твой отец. Неужели ты даже номера телефона не знаешь?

– Нет.

Эльза всегда немногословна. Она – как плотно закрытый черный ящик, который изображен у нее на визитке. Обычно я чую вранье за версту, но с Эльзой никогда не могу понять, говорит ли она правду. Сейчас она лежит на печке, подложив руки под голову, и смотрит на меня сверху. С отцом у нее только две общие черты, которые, тем не менее, делают их удивительно похожими: круглые серые глаза слегка навыкате и редкая способность внимать собеседнику. Только Эмиль – как зеркало: смотришь на него – и рассказываешь, словно самому себе, а от взгляда этой маленькой колючки бегут по спине мурашки. Стоит ей только появиться в комнате, как все сразу начинают чувствовать себя неловко, пересаживаться с места на место, менять позы и вздыхать, не отдавая себе отчета почему.

– Всегда все надеются только на него. Великий Магрин! Уж он-то знает, что делать, – говорит она.

Эльза и на вид – колючка. Только напоминает не ежика, а скорее дикобраза. Волосы у нее длинные и почти всегда заплетены в несколько косичек, из которых торчат, будто иголки, серебристые поблескивающие шнурки. Она круглый год ходит черная как негр – без конца загорает в солярии, как бы ни ругался по этому поводу Эмиль. На плече у нее татуировка в виде бабочки с монадой «инь-ян» на одном крыле. Эльза худенькая, в любое время года носит джинсы и черные майки в облипочку, хотя к ее загорелой коже лучше пошел бы белый цвет. У нее очень взрослое лицо и такие же манеры поведения – в жизни не скажешь, что она почти ровесница Ильи. Парень хоть и вымахал как оглобля, но выражение лица у него немного детское, и двигается он неуклюже, словно не знает, как теперь управляться с телом, когда руки и ноги стали такие длинные. Эльза выглядит лет на пять старше.

– Вы сами-то без Магрина хоть на что-нибудь способны? – спрашивает Эльза, и мне хочется ее стукнуть.

Она, не задумываясь, втыкает иголки в больные места – на это у нее слова всегда находятся. И называет меня на «вы» – держит дистанцию. Может быть, как и многие другие, она уверена, что наши с Эмилем отношения выходят за рамки деловых и дружеских? И ревнует меня к отцу?

Никто не знает ни номера телефона Эмиля, ни его адреса. Есть только визитка – золотые буквы на черном бархате и пестрые облака из настоящих перьев, воздушных и чуть желтоватых. Подуешь на облака – и они оживают, плывут по открытке, как по настоящему небу. А потом отзывается Эмиль: или звонит, или мы встречаемся по ту сторону визитки, в Меркабуре. Вот только уже второй день его карточка не откликается.

– Эльза, что ты думаешь насчет открытки?

– Чего тут думать, Пална! – вмешивается Илья. – Это же вирус, как в компьютере. Вредоносная программа.

Я морщусь, мнение Ильи меня не интересует. Помолчал бы он! Впрочем, я уверена, что девчонка не ответит. Но я ошибаюсь.

– Отдайте мне ее. – Эльза смотрит очень серьезно, и я впервые вижу настоящий интерес в ее глазах.

Эмиль привел дочь к Надежде Петровне почти сразу же, как мы начали заниматься в мастерской. Мама Инги устроила для нас с ней что-то вроде школы или кружка, и Магрин попросил взять к нам Эльзу. Кто знает, что за хитрые тараканы прячутся у девчонки в голове, если даже Магрин не может с ней справиться. Хотя, наверное, мог бы, если бы не был ее отцом. Одно ясно: в тихом омуте черти – это про Эльзу, она способна выкинуть такой фортель, что никому мало не покажется.

Сомневаюсь, что Эльза находила для себя в наших занятиях хоть какую-то пользу. Обычно она забиралась с ногами в кресло, уткнувшись подбородком между острых коленок, и смотрела на нас снисходительно-равнодушно. С таким видом министры и градоначальники смотрят из года в год повторяющийся концерт по случаю какого-нибудь народного праздника. Эльза почти все время молчала, на вопросы неугомонной Инги отвечала односложно, а в конце занятия неизменно вежливо говорила: «Спасибо». Мне всегда казалось, что на голове у нее – маленькая хрустальная корона. Первый раз вижу, как ей чего-то очень сильно хочется.

– Отдайте мне открытку! Я разберусь. – Эльза спрыгивает с печки и берет меня за руку, пальцы у нее цепкие и неожиданно горячие. – Вы же не знаете, что я могу.

Ударение на слове «что» прозвучало так, словно она может одним взглядом переместить в Африку Ледовитый океан и воскресить Джона Леннона. Она не сказала «умею», она сказала «могу» и этим сразу поставила себя на ступеньку выше нас с Ильей.

– Эльза, если с тобой что-нибудь случится, он мне не простит.

– А мне он простит, если с вами что-нибудь случится? – парирует Эльза.

Какой же она все-таки противной умеет быть!

– Против вредоносной программы можно написать программу-антивирус, – встревает Илья. – Вот бы узнать, как работает конверт-нейтрализатор! Пална, может, лучше мне отдашь?

Теперь уже мне хочется стукнуть Илью. Иногда он меня жутко раздражает! Я и так с утра злюсь из-за всей этой истории. Была бы у меня боксерская груша, я бы сейчас излупила ее в клочья.

– Илья, ты помнишь, что я за тебя головой отвечаю? – в миллионный раз напоминаю я. – Компьютерные вирусы, в отличие от открытки, не убивают.

– Вы не справитесь с этой карточкой, – говорит Эльза без тени издевки. – Вы ее боитесь. Отдайте ее мне.

– Ты что, Элька?! Ничего наша Пална не боится! Раз говорит тебе, что нельзя, значит, нельзя. – Илья снимает очки, щурится и трет глаза.

Эльза усмехается и щелкает пальцами. Ох и не люблю я этот ее жест! Но сейчас позволяю – любопытно же. На белой стене печки появляется картинка: собачка, высунув язык, выслуживается перед маленькой остроносой хозяйкой, похожей на старуху Шапокляк. Это я, что ли? Совсем не похожа.

Илья достает из кармана коммуникатор и принимается щелкать пальцем по экрану. Формулу картинки вычисляет? Жалко парня, до уровня Эльзы ему не дотянуться, даже если он превратится в суперкомпьютер. Игрушка у него в руках – его собственная модель: посредине внизу – кнопка с ножницами, и такие же классические скрапбукерские ножницы, только со всеми деталями – крохотными бабочками на ручках и отточенными лезвиями – выгравированы на задней крышке.

Я достаю из кармана маленький фонарик – и луч света стирает картинку. Так я рисую мир внутри своей визитки. Не успеваю закончить, как в окно ударяет порыв ветра, створка распахивается, до меня долетают брызги дождя. Я чувствую, как по лицу текут капли, хоть и не плачу, и в этом есть что-то символичное. Сосредотачиваюсь, ловлю дыхание потока и мысленно пытаюсь закрыть окно. Ничего не выходит. Тогда я подхожу к окну, захлопываю створку и протираю тряпкой мокрый подоконник.

Усталость обнимает меня за плечи, будто висит сзади тяжелый рюкзак. Ужасно хочется потихоньку смыться из собственной визитки. Это все равно, что убежать из дома. Но если я хочу отсюда исчезнуть, значит, это уже не дом? Так никуда не годится. Надо взять себя в руки и попытаться еще раз переубедить девчонку.