Пока мы ждали их возвращения, я не утерпел и обратился к профессору Левину с вопросом, который меня волновал больше всего, но не было удачного момента его задать. К тому же я надеялся отвлечь Левина, очень переживавшего смерть Айры Хоскиса.

– Простите, профессор, не могу не задать вопроса. Вы сказали, что мир был освобожден от фашизма? Так?

– Да. – Он обернулся ко мне, посмотрел странно, вроде как с сожалением.

– Но в таком случае в конечном итоге победил коммунизм, не так ли? – спросил я и почувствовал, что голос мой предательски дрожит.

– Как бы вам сказать… – протянул Левин, и мне стало не по себе. Я вспомнил выражение лица Вольфа, когда тому сообщили о поражении Германии во Второй мировой войне.

Профессор почесал подбородок и продолжил, аккуратно подбирая слова:

– Коммунистическая идея продержалась чуть дольше, но тоже не была воплощена в жизнь. Социалистический строй Сталина в Советском Союзе тоже зиждился на крови. Простите меня, Егор, но правление Сталина во многом было схоже с правлением Гитлера. Один убивал другие народы, другой мучил собственный. Вторая мировая война была плодом борьбы двух в чем-то схожих идеологий, пытающихся главенствовать, навязать свою идею остальному миру. Война была неизбежна, и кто-то должен был проиграть. Проиграл Гитлер. Но и Советский Союз через полвека распался. После было много всего перепробовано. Довольно долго Россия была демократическим обществом, но испытание свободой тоже не пошло ей на пользу. Оказывавшиеся во власти правители один за другим разворовывали страну, уничтожали ее изнутри.

– Но к чему все-таки пришел мир?!

– Прогрессивный мир пришел к единению. Это было главным шагом после Третьей мировой войны. А до этого была борьба за ресурсы, за власть над миром. Самым тяжелым и поворотным моментом в истории была борьба мусульманской и христианской религий. Мы дошли до того, что люди были готовы рвать глотки иноверцам и, поверьте, успешно делали это. Кровь ни в чем не повинных людей заливала планету. Самое ужасное, что и те и другие, по их же утверждениям, служили одному Богу. К счастью, разум в итоге восторжествовал. Потом была Третья мировая война, после которой приняли решение о необходимости всеобщего единства. На это потребовалось время, силы, средства. Но мы все-таки создали утопический мир, мечту человечества. И этот мир теперь падает к ногам инопланетных тварей.

Профессор вздохнул. Моя радость от того, что Советский Союз выиграл войну, рассеялась, словно папиросный дым. Если Левин не врал, да и какой ему был в этом смысл, наша победа, о которой мы так мечтали, впоследствии оказалась поражением. Я отказывался верить Левину, но понимал, что это глупо. Вольфганг, слышавший весь наш разговор, подошел ко мне и ободряюще похлопал по плечу. Я кивнул.

Вспомнил, как говорила мама: «Будешь вечно гореть в адском пламени со своим бесом усатым». Она воистину оказалась права. Сейчас я находился именно в аду. Подтверждением тому был нарастающий рокот со стороны заваленного входа в пещеру. Он становился громче с каждой минутой. Чужаки не желали оставлять нас в покое.

– Пора! – хлопнул в ладоши Советник. – Парни нашли проход. Он узковат, но потом расширяется. Выдвигаемся.

Сборы были недолгими. Судя по всему, у чужаков имелись в наличии некие приборы, показывающие подземные пустоты, и все мы понимали, что рано или поздно они разгребут камни, пророют дыру в подземные ходы и начнут нас вылавливать. Нам с ними не справиться.

По одному мы полезли в узкий проход. Протискиваться приходилось боком, и сквозь ткань комбинезона я чувствовал холодные влажные камни. Лучи бегали по стенам, создавая причудливые тени. Воздух тут был сырым и затхлым. Возможно, где-то рядом протекала подземная речка.

– Давайте сюда, – раздался голос идущего впереди гвардейца. – Дальше гораздо свободнее.

Мы последовали за ним. В этом месте действительно оказалось шире, но невозможно было идти в полный рост. Если мне потолок нависал над самой макушкой, то высокий Советник двигался согнувшись, втянув голову в плечи. Мы походили на шахтеров, выбирающихся из забоя. Лица наши были перемазаны, отчего в свете фонарей казались исхудавшими, изможденными. Хотя, наверное, именно такими мы и были.

– Жалко, больше гранат нет, – вдруг проронил Вольфганг Шульц. – Ох, пригодились бы сейчас!

– Зачем? – поинтересовался Советник.

– Установили бы большую задержку времени и спрятали в щели тварям гостинец.

– А если там дальше тупик? Мы и так себя почти замуровали.

– Все равно умирать, – невозмутимо парировал Шульц.

– Пустой разговор, – вмешался я. – Последняя граната у меня была. Ею проход и подорвали.

– Так у меня есть, – раздалось тихое бормотание за нашими спинами.

– Эй! – воскликнул Советник, оборачиваясь на голос. – Кто сказал?

– Я, – ответил сухощавый низкорослый гвардеец. – У меня есть. Забыл про нее совсем в суматохе. Одну я кинул, а эта осталась.

– Ох уж эти солдаты! – пробурчал Броуди. Кто-то из гвардейцев хмыкнул, но Советник повысил голос: – Прекратить смех! Дай-ка мне ее, мальчик. Пусть она у меня побудет.

Парень протиснулся к Броуди и с виноватым видом передал гранату.

– Ну что? – спросил у Советника Вольфганг. – Заложим подарочек?

– Нет. Прибережем на крайний случай.

Я был с ним полностью согласен. Впереди ждала полнейшая неизвестность, и граната могла оказаться нелишней.

Гвардеец-разведчик оповестил нас, что дальше туннель сужается. Перед нами вырисовывалась неширокая щель на уровне колен. По виду если в нее и мог протиснуться взрослый человек, то с великим трудом. Советник подошел к щели, нагнулся, послюнявил тыльную сторону ладони и поднес к проходу.

– Есть тяга, – удовлетворенно сообщил он. – Ветерком обдувает.

– Что делаем? – спросил я, подавляя в себе приступ клаустрофобии и вспоминая рассказы о застрявших в горах спелеологах.

– Снимаем все лишнее, оставляем тут и лезем, – приказал Броуди, стаскивая с себя китель.

Лишнего у нас, по счастью, было немного, но гвардейцам пришлось снять с себя каски и защитные куртки. На вид мягкие, хотя и плотные, они не сковывали движений солдат, но при этом я сам видел, как заряд, пущенный чужаком гвардейцу в грудь с небольшого расстояния, не причинил ему вреда. Ясно, что расставались с такой защитой солдаты с сожалением, но тут уж ничего не поделаешь. Оружие и отсоединенные от касок фонари, конечно, взяли с собой.

Первыми в проход полезли двое разведчиков. Пока они по одному аккуратно протискивались в щель, мы замерли в ожидании. Я до этого момента и не подозревал, что замкнутое пространство так тяжело подействует на меня.

Видимо, нам, летчикам, привыкшим к свободе небесного простора, подземные норы противопоказаны. А что еще можно ожидать от людей, в распоряжении которых было целое небо, и они купались в нем, словно в море? Высоты я никогда не боялся и даже в первом полете с инструктором не испытал ничего, кроме жгучего любопытства и восторга. Я наблюдал, как самолет набирал скорость, как взлетная полоса неожиданно оказалась далеко внизу, словно земля выпустила нас из своих объятий. Я испытал сладостное ощущение победы человека над природой. Упоительное чувство! Я не боялся рухнуть вниз. Знал, что если суждено упасть, то это произойдет быстро. А здесь стало по-настоящему страшно. Камни давили на меня, словно грозили сомкнуться, сжать и размазать, воздуху не хватало. На секунду представил, что застрял среди этих страшных холодных камней, что грудная клетка сдавлена, переломана и никто не может уже мне помочь. Страшно умирать медленно от жажды и недостатка воздуха, умирать долго и мучительно.