В лесу!

Она поняла, на что намекал Джед.

Та «симпатичная сиделка» была вовсе не дочерью лесника. Это была цыганка. Это так же точно, как и то, что Давина носит фамилию Шелфорд! И она так дорога ему, что он вступился за ее соплеменников перед лицом всех соседей.

Давина сжалась в комок, на сердце и в мыслях все встало с головы на ноги.

Все в точности так, как говорил Говард. Выходит, Чарльз действительно не может устоять ни перед одной девушкой, которая попадается ему на пути.

«Хотя в моем случае смог! — напомнила себе Давина. — Не лорд Дэлвертон мой жених, а Говард».

Но как бы она ни убеждала себя, глаза ее наполнились слезами.

Она не любила Говарда. Лишь импульсивность и своенравность привели ее на тропу, в конце которой, как она начинала понимать, ее ждет несчастливая жизнь.

Но расторгнуть помолвку было нельзя. Она не вынесет, если упадет в глазах Чарльза еще ниже.

И Говарда нельзя обидеть, ведь он все это время вел себя как настоящий джентльмен, хотя и бывал в своих ухаживаниях иногда необъяснимо грубоват. Отцу признаться в очередной сердечной ошибке она тоже не могла.

Значит, ей суждено выйти замуж за Говарда. Это судьба, которую она сама для себя выбрала; капкан, который был расставлен ее же руками.

Собрание подошло к концу, и объявили о начале ужина. К Давине подошел Говард и предложил ей руку.

Чуть поодаль Чарльз прощался с лордом Шелфордом.

— Вы не останетесь на ужин? — удивился лорд Шелфорд.

— Спасибо, но нет, лорд Шелфорд. У нас с Джедом есть дело, не терпящее отлагательств.

Голос у него был спокойным, и держался он уверенно. На Давину он даже не взглянул, и это невнимание говорило красноречивее всяких слов.

«Для меня вы ничто, Давина Шелфорд. Для меня вы ничто. Вы мне больше не интересны».

Когда Давина поднялась и взяла Говарда за руку, в голове у нее была настоящая каша из слов и мыслей.

«Говорила всегда мне мама:

Не ищи в лесу цыгана».

Разве могла она подумать, что когда-нибудь снова услышит песню, которую много лет назад пела ей мать, и что от этого ей будет так больно?

Когда освещенные окна дома Прайори-Парка скрылись за деревьями, Джед достал из табакерки лист жевательного табака и бросил косой взгляд на Чарльза.

— Итак, Дэлвертон? — сказал он. — Вы знаете, с какой целью меня можно отправить к цыганам на поле Леджера.

Чарльз кивнул.

— Да, Джед, знаю. Я хочу, чтобы ты... кое-что купил для меня.

— Вот как? И что же именно?

— Лошадь.

Джед заскрежетал зубами. Мог бы и догадаться! Ведь все знают, что он покупал лошадей у цыган. Неудивительно, что Чарльз остановил свой выбор на нем.

— Для кого лошадь? — спросил он.

— Это будет подарок для... дочери лесника, — ответил Чарльз. — Она же спасла мне жизнь.

Джед переправил табачный лист с одной стороны рта в другую.

— В таком случае вас интересует рабочая лошадь? — уточнил он, искоса посматривая на Чарльза.

— Нет, Джед. Меня интересует чистокровный скакун.

Джед фыркнул.

— Семье лесника такая лошадь не особенно пригодится.

— И все же, — твердо сказал Чарльз, — мне нужен именно скакун.

— Что ж, — развел руками Джед. — Я к вашим услугам. И вы правы, это действительно подходящая причина отправиться в табор.

Через три дня после этого разговора Чарльз пробирался через лес, вспоминая дорогу к хижине Эсме. Он ехал верхом на Фаро и вел за собой вторую лошадь, серую кобылу с блестящей шерстью, черным хвостом и гордыми раскосыми глазами.

Время от времени он оборачивался, смотрел на нее и удовлетворенно кивал головой. Что бы ни говорили о Джеде Баркере, лучшего знатока лошадей в этом графстве было не найти.

Джед поторговался с цыганами, и в конце концов кобыла досталась Чарльзу значительно дешевле, чем если бы он покупал ее на рынке.

Когда сделка была заключена, Джед воспользовался гостеприимством цыган и остался у них ненадолго. У него было достаточно времени, чтобы походить по лагерю и осмотреться. Он сообщил, что не увидел ничего такого, что могло бы хоть как-то связать цыган с недавними грабежами.

У Чарльза как гора с плеч свалилась.

Его порядочность все равно не позволила бы ему бросить обвинение без веских доказательств, но сейчас дело касалось еще и его лично.

На какое-то время соплеменники Эсме были в безопасности.

Фаро захрапел и встряхнул головой. Чарльз понял, что они уже неподалеку от поляны, на которой стояла хижина. Его нос тоже уловил запах дыма, и вскоре он услышал саму Эсме, которая что-то напевала, занимаясь домашними делами.

Он натянул поводья, заставляя коня остановиться, затем привязал Фаро и кобылу к дереву и пешком направился к поляне.

Эсме стояла на коленях у ручья, который протекал рядом с хижиной, и терла о камни ярко-красное нижнее платье. Она была не одна. Скрючившись в тени хижины, за ней не отрывая глаз наблюдала старуха, которая медленно раскачивалась из стороны в сторону.

Чарльз вспомнил фигуру, которая бросилась от очага, когда он впервые поднялся с кровати после того ранения, вспомнил он и рассказ Эсме о старухе, которая нашла убежище в этой хижине. Должно быть, это она.

Вдруг старуха заметила его. Она перестала раскачиваться и уставилась на него маленькими испуганными глазками, но не убежала.

Эсме обернулась, когда Чарльз выкрикнул ее имя, и тут же поднялась с колен, не выпуская из рук мокрую одежду.

— Вы приехали к Эсме! — радостно крикнула она.

Он низко поклонился и улыбнулся.

— Я приехал к Эсме, верно. Я приехал прямо из Ларк-Хауза...

На старуху эти слова произвели эффект выстрела или удара хлыстом! Она пронзительно вскрикнула, вскочила и пустилась бежать, как испуганный заяц.

Чарльз изумленно проводил ее глазами.

— По-моему, я чем-то напугал вашу компаньонку, — заметил он.

— Возможно, ее испугало название Ларк-Хауз, — сказала Эсме. — Никогда не знаешь, что встревожит ее в следующий раз.

Эсме подошла ближе и теперь внимательно рассматривала его, хмуро сдвинув брови.

— Что? — с улыбкой спросил он, заметив ее взгляд. — Вам не нравится мой галстук или плащ?

— Нет, — тихо сказала Эсме. — Вы шутите, и рука у вас больше не болит, но теперь у вас болит сердце.

Чарльз оторопел.