Дружелюбная тётка, к которой он обратился на привокзальной площади с вопросом о ночлеге — тут же предложила арендовать у неё второй этаж, запросив за "королевские покои с евроремонтом" всего тридцать гривен, и невнятно намекнув на некие дополнительные бонусы от пребывания на её квартире — за "дужэ нэвэлыки гроши".

Одиссей хмыкнул — но на предложение тётки согласился. "Королевские покои на втором этаже" оказались, как он и предполагал, надстроенной мансардой над обычной западноукраинской хаткой — правда, с некоей претензией на удобства; впрочем, новый польский диван и неизвестной модели телевизор с тремя десятками (!) каналов никак не компенсировали густой, кондовый запах навоза, идущий от хлева — который, по несчастному стечению обстоятельств, располагался аккурат под окнами "королевских покоев".

Одиссей загнал верную "копейку" во двор, и, лишь обустроившись на новом месте — был тотчас приглашён "вечеряти". Последний раз он ел утром, выезжая из Ковеля — так что предложение пришлось весьма кстати.

Оп-ля! За столом на кухне располагались, кроме хозяйки, еще три молодки лет тридцати, пышущие здоровьем и улыбающиеся Одиссею во все свои девяносто шесть зубов. Стоящая на столе трёхлитровая ёмкость с белесым мутноватым содержимым, щедро расставленные тарелки с маринованными огурчиками, фаршированными перцами, грибочками, тонко нарезанными лусточками сала и прочими деревенскими изысками не оставляли никаких сомнений в том, что намечается серьезная пьянка. Одиссей про себя лишь хмыкнул — умеют же люди отдыхать!

Каково же было его изумление, когда выяснилось, что торжественное распитие трехлитровика самогона было посвящено его прибытию в славный городок Яворов! Правда, хозяйка между делом обозначила цену своему гостеприимству — сорок гривен — но Одиссей был настолько приятно изумлён, что тут же выдал волшебнице-тётке требуемую сумму. И, кстати, краем глаза уловил, как дружно вся троица молодок проводила глазами деньги, перекочевавшие из рук в руки — посему решил при первой же возможности портмоне заховать куда-нибудь подальше от этих излишне жадных глаз…

Первую, как водится, накатили за знакомство. Самогонка была ядрёная, градусов в пятьдесят — Одиссея аж передёрнуло; но, глянув, как легко и непринужденно все четыре гурии опрокинули в себя по немалому стопарю чудесного напитка — он тотчас устыдился своего малодушия. Эх, где наша не пропадала!

В завязавшемся разговоре ему, для начала, пришлось объяснить свой нетоварный вид (нападение бандитов в тёмной подворотне всех, в принципе, устроило), а затем услышать захватывающие и душещипательные истории всех четырех собутыльниц, чьи мужья, как оказалось, убыли в долгосрочные загранкомандировки, приводя в божеский вид улицы Лиссабона и Дублина, а также строя район Куркино бывшей общей столицы, города-героя Москвы. Дамы мучались от одиночества, и очень скоро Одиссей понял, что молодухи имеют на него серьезные виды в плане решения некоторых женских проблем — причём тот факт, что он один, а их четверо, нисколько дружелюбных галичанок не смущал. Одиссею оставалось лишь про себя изумится — и отдать себя на волю событий; в душе он всё же надеялся, что три литра термоядерного самогона как-то снивелируют и погасят сексуальные аппетиты присутствующих дам, и ему удастся как-то избежать участия в планируемой прелестницами оргии — увы, он жестоко ошибся…

Дальнейшее происходящее Одиссей помнил довольно мутно. Нельзя сказать, чтобы ему не понравилось, но всё же четыре дамы на одного кавалера — это явный перебор. Тем более — четыре дамы с таким бешеным темпераментом! Часам к трём ночи все гурии, наконец, угомонились, и Одиссею удалось относительно спокойно проспать остаток ночи; относительно, ибо время от времени та или другая молодуха, пробудясь, настоятельно требовала к себе внимания, не останавливаясь перед самыми радикальными средствами — и Одиссею приходилось вновь и вновь демонстрировать свои мужские способности. Каковых, между нами говоря, к утру было на самом дне…

Одиссей проснулся от нежного поглаживания плеча — и, обернувшись, увидел хозяйку, по случаю утреннего пробуждения уже задрапированную в домашний халат.

— Вставай, Сашко! Пидэмо полэчымось! — Хозяйка улыбалась, в то же время продолжая настойчиво теребить его за плечо.

Да-а-а, повеселились… Одиссей приподнялся на локте, оглядел место давешней оргии. Молодухи уже свинтили, оставив после себя густой запах вчерашних событий; его одежда аккуратно висела на стуле — хотя, помнится, он вчера был раздет весьма решительно, с разбрасыванием предметов гардероба по углам. Что ж, опохмелиться — не опохмелиться, а чего-нибудь горячего выпить не мешало бы — хотя он вчера и старался пить поменьше, но всё же некая неуверенность в движениях имела место быть.

— Добре, сейчас встаю. — И глянул на хозяйку, в надежде, что та проявит деликатность и не станет лицезреть процесс его одевания.

Галичанка, как оказалось, была начисто лишена дурацких комплексов — увидев, как Одиссей беспомощно глядит на стоящий в углу стул со своей одеждой, она лишь махнула рукой:

— Та нэ журысь, одягайсь! Я тоби що, голого нэ бачила?

Одиссей хмыкнул. Бачить она, конечно, бачила, но ведь это было вчера… Впрочем, действительно, не до светских условностей. Чего это он, в самом деле? Дурака, блин, валяет. Принц датский, понимаешь, нашёлся…

Впрочем, как выяснилось буквально тут же, хозяйка не покинула его комнату из-за весьма практичных соображений — стоило ему откинуть одеяло и встать на ноги, как она, стремительно скинув с себя халат, прильнула к нему всеми своими немаленькими прелестями. Пришлось Одиссею из последних сил доказывать дружелюбной галичанке ту непреложную истину, что донецкие отлично понимают толк в обхождении с дамами…

* * *

Покинуть гостеприимный яворовский кров ему удалось лишь часам к десяти — благо, до Краковца было ехать всего ничего, километров пятнадцать, и уже минут через сорок он остановился у небольшого базарчика, по укоренившемуся уже на Украине обычаю расположенного аккурат у шоссе на въезде в Краковец — аборигены таким несложным путем пытались поднять уровень продаж своего немудрящего товара, главным образом — в надежде на лоховатого транзитёра. Получалось это у них, судя по решительному преобладанию числа продавцов над скудной стайкой покупателей — не очень. Что ж, Одиссей решил слегка стимулировать местную коммерцию — а заодно и поговорить о том, о сём с местными жителями. В конце концов, кто, как не местные жители, в курсе происшествий, имеющих место быть в их родном доме? А уж пропажа таможенного чиновника в таком захолустье — наверняка новость номер один, и её добродушные туземцы непременно донесут до охочего до жареных фактов чужестранца (и последующие полчаса показали, что он в своих расчётах не ошибся)…

Но кого назначить на должность языка? Горластых тёток, торгующих черешней, огурцами-помидорами да разными соленьями? Пожалуй, не стоит. Народ они, конечно, разговорчивый, да вот только на один достоверный факт вывалят на тебя полторы сотни его вариантов — и попробуй, разберись, где здесь правда. Хм, однако…. Тётки отпадают. Всякие сомнительные личности, торгующие разным хламом типа ржавых замков и "Огоньками" прошлого века — тоже самое; их забуревшие фиолетовые носы не оставляли сомнений в склонности их владельцев к дружбе с зеленым змием. А таковые в качестве источников информации бесполезны — сначала будут вымогать на "полечится", обещая сенсационные факты, а затем, залив за воротник — тут же перестанут вязать лыко. Дело известное.