— Да? — Она насмешливо вздернула брови. — А Прокудин?

Значит, и Прокудин — иностранный агент? Рахитов даже просиял при такой мысли. Ирэн Грант сказала:

— Вы ошибаетесь, Прокудин не наш человек. — В ее голосе была убедительная искренность, но ему так хотелось, чтобы сейчас она сказала неправду. Она, должно быть, поняла это.

— Если бы Прокудин был нашим агентом — я не назвала бы вам его имени, разве вы не понимаете таких простых вещей, Серый?

Он шел к машине скрипя зубами: значит, Васька Прокудин ходит в чистеньких! В то время как он сам…

— Едем! — буркнул Рахитов, открывая дверцу и залезая, против обыкновения, на заднее место — обычно он садился рядом с водителем.

Шофер включил скорость, Рахитов вдруг почувствовал, что его лихорадит, временами ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание — взять себя в руки ему никак не удавалось, и это его еще больше пугало.

…Годдарт-Егоров появился дня через три, на рассвете. Открывшая ему дверь супруга Рахитова с недоумением глядела, как ее муж лебезит перед незнакомым мужчиной с рыхлой физиономией и большой рыжей бородой.

— От Анания Федоровича, — шепнул ей Рахитов, — только ты никому ни гугу! Неудобно получится.

Тимуру Годдарт сказал, что работает в институте, приехал в столицу по делам и пробудет здесь, наверное, несколько месяцев. Молодой человек с неприязнью рассматривал незнакомца, морщился при звуках его скрипучего голоса и никак не мог определить, что связывает его отца с этим гражданином и почему все-таки Егоров поселился именно у них. Марина Нарежная ожила, — главное — почему-то сразу прекратились визиты Ирины Петровны.

Егоров целыми днями лежал на диване, курил, просматривал журналы, изредка куда-то ненадолго уходил, а по вечерам сражался с хозяином в шахматы. Рахитов уже начинал подумывать, что, собственно, зря он так перетрусил — не успеешь оглянуться, как пройдет какое-то время и Егоров исчезнет как дурной сон. Одна-единственная услуга, таким образом, будет оказана, его оставят в покое, и никто ничего не узнает. Но все оказалось по-другому.

— Закажите мне пропуск, — неожиданно сказал Рахитову Годдарт-Егоров, когда тот утром собирался ехать на службу. — Я буду у вас в три часа дня.

Это был приказ. Не желая в присутствии жены вступать в пререкания, Рахитов молча кивнул. Когда Годдарт появился в дверях кабинета, Рахитов приказал секретарю никого к нему пока не пускать, — будет занят с посетителем. Он был взволнован и взбешен бесцеремонностью гостя.

— Зачем вы приехали сюда? — резко сказал он. — Зачем ставите меня под удар? Это же риск!

— Ваше дело не рассуждать, а выполнять. Есть риск или нет его — об этом мы подумаем без вас. Давайте лучше не будем ссориться.

Рахитов хныкал:

— Теперь я понимаю, что моя судьба для вас ничего не значит, я — пешка, только и всего.

Годдарт задумчиво смотрел на него.

— Если вы будете такой мокрой курицей, я не смогу иметь с вами дела, — произнес он наконец, — а вы знаете, что это означает для вас?

— Выдадите меня КГБ.

— Не только это. — На физиономии Годдарта появилась гримаса, должно быть означавшая улыбку. — Мы уничтожим вас. И мы найдем способ сделать это быстро и незаметно.

Рахитова охватил страх, ему казалось, что Годдарт может умертвить его в любую минуту, вот сейчас. И Рахитов не сможет позвать на помощь — он же предатель! Только теперь, пожалуй, он понял, насколько запутался.

— Что вам надо, Егоров? — произнес он, стараясь не выдать своего волнения.

— Как вы знаете, Михаил Борисович, — заговорил ровным голосом Годдарт, — я инженер, специалист по созданию двигателей с использованием новых видов топлива. Другими словами — я специалист по созданию двигателей для межпланетных летательных аппаратов. Об этом я вам уже говорил. В силу чисто семейных обстоятельств я оказался в Москве, где пробуду по крайней мере полгода, возможно — год. Мне не хотелось бы в течение всего этого времени бездельничать, отвлекаться от науки.

— Но при чем тут я? Вы же отлично знаете, что я не имею никакого отношения ни к атомной физике, ни к созданию космических аппаратов.

— Не перебивайте меня, — строго сказал Годдарт. — С нас достаточно того, что вы знакомы с профессором Желтовским.

— Чисто шапочное знакомство.

— Этого достаточно. Сейчас вы снимете трубку, — Годдарт указал на телефон, — позвоните ему, расскажете обо мне все, что я вам говорил, представите меня как вашего ближайшего родственника и попросите принять меня на работу в редакцию журнала «Космос». Кстати, вы можете сказать ему, что я неплохо пишу статьи о двигателях и так далее. — Годдарт вынул из своей папки аккуратно подобранные вырезки статей инженера Егорова и потряс ими. — Профессор легко может убедиться в справедливости ваших слов.

Вжавшись в уголок кресла, Рахитов молчал.

— Берите, берите трубку и звоните Желтовскому. Не бойтесь же! Редакция журнала, которым Желтовский руководит, — не секретное учреждение.

— А если он откажет?

— В таком пустяке-то? Не откажет, тем более вам, — заверил Годдарт. — Марка вашего учреждения слишком солидная. Звоните!

Рахитов позвонил профессору, — тот не отказал.

— Вот видите, я был прав, — сказал Годдарт. — Звонок этот кое-что значит. А теперь напишите рекомендательное письмо, по всем правилам. Ученые — народ рассеянный, Желтовский может и забыть о разговоре с вами, а это поставит меня в неудобное положение, — Рахитов подвинул к себе лист бумаги. — Нет, нет, — заулыбался Годдарт, — пишите на бланке, так убедительнее.

Рахитов написал. Годдарт тотчас же отправился к Желтовскому. А вскоре он уже вышел на работу в редакцию журнала «Космос»: инженер Егоров был зачислен на должность эксперта-консультанта.

Первые лучи солнца пробились сквозь штору и светлыми пятнами расплылись по полу. Спать больше не хотелось. Грин накинул на плечи теплый халат и открыл иллюминатор. Дневное светило только что поднялось над кромкой горизонта, встало над океаном гигантским пунцовым шаром, обрамленным золотым венцом, от которого во все стороны, искрясь и переливаясь, устремились лучи: светлые, розовые, опаловые, цвета раскаленного металла… С востока, казалось, от самого солнца, к шхуне пала багряно-фиолетовая дорога, широкая, с размывами по сторонам, с невысокими волнами, белыми и темными, усеченными пенным кружевом.

Тишина — ничем не нарушаемая, прозрачная и абсолютная до звона в ушах.

Шхуну почти не качало. Грин курил и думал. Кажется, никогда за всю свою жизнь разведчика он еще не чувствовал себя так хорошо, успокоенно. Не хотелось двигаться, вспоминать о прошлом и терзаться сомнениями о ближайшем будущем. Но он понимал, что все это иллюзия, — от жизни, полной хлопот, риска и страха, никуда ему не уйти. Уильям Прайс, бесспорно, гений по части бизнеса, делать деньги умеет, но в делах разведки младенец. Он воображает, что Грина запросто можно «начинить» специальными знаниями за какие-нибудь несколько недель. Но Грин-то понимает, как тяжело придется ему, слушая лекции приставленных к нему Прайсом инженеров, математиков, физиков и даже астрономов. Однако не это сейчас тревожило разведчика. Прайс уверен, что он и Харвуд придумали великолепный трюк, отозвав Грина в Штаты, чтобы затем забросить его на территорию Советского Союза на подводной лодке с севера. Но ведь на деле-то эта затея гораздо сложнее и опаснее, чем она представляется Прайсу. Грин часами простаивал у карты СССР, внимательно рассматривая очертания побережья от Берингова пролива до Киркенеса. Где-то там, по замыслу Прайса и Харвуда, он должен будет выйти на берег. Но где именно? Это отнюдь не праздный вопрос. Высаживаться следовало лишь в таком месте, где можно было легко и убедительно объяснить советским людям свое появление. Объявись он в пустынной тундре, где каждый человек на виду, — и провал обеспечен. Затем — у Прайса получается все весьма просто: в случае, если Грина «засекут», он скажет, что с пограничной станции вернулся в Москву, ну и присочинит что-нибудь еще в зависимости от обстоятельств. Но ведь каждому здравомыслящему человеку ясно, что до какого-то момента Грину придется выдавать себя за русского — не может же он при встрече с советскими людьми на побережье Северного Ледовитого океана назвать свое настоящее имя! А раз так, то необходимо не только иметь документы на какого-нибудь Иванова или Петрова — это дело нетрудное, — но и подходящую легенду — биографию человека, под видом которого он будет какое-то время жить на советской земле. Ну а это обстоятельство, само собой понятно, крайне осложняет применение, в случае необходимости, версии о возвращении с пограничной станции в Москву. Итак, нужна легенда. Каждый работник разведки знает, какое значение имеет удачная легенда. Разведчик может быть весьма опытным, с железными нервами и исключительными актерскими способностями, но если легенда, которой его снабдили перед переброской через границу, окажется с изъяном, то рано или поздно он все равно будет разоблачен, схвачен и наказан.