– Извините, генерал, сэр, – молвил мистер Маккартни, – это вещь интимная, за столом никак невозможно рассказать, особенно в присутствии столь милых юных особ.

И все музыканты дружно заржали, а господин Харрисон, которого уже успел просветить мистер Леннон, отправился в кулуары взирать на что-то (или кого-то).

Редко какое обстоятельство, как известно, выбивает из колеи столь сильно, как смех окружающих, причину которого ты не понимаешь. Особенно когда смех связан одновременно и с чужими культурными обычаями, и с запретной интимной темой. А тут еще девочки за столом… Но бывшего морпеха и старого, битого партаппаратчика Васнецова, начавшего свою карьеру еще при Сталине, трудно было вышибить из седла. И он постарался просто выкинуть неприятный инцидент из головы: мало ли над чем могут гоготать здоровые веселые кони. И напрасно – потому что, как показал последующий разбор событий, околотуалетные хиханьки оказались одним из моментов, определивших провал операции «Моряк». Хотя что мог товарищ Васнецов поделать, чтобы исправить положение, в тот момент, когда событие уже произошло? Разве что отшутиться. Раньше надо было думать, раньше!..

А параллельно разворачивалась другая закулисная история, повлиявшая в итоге на исход операции. Аксинья, девушка с караваем, обиженная самоуправством, которое сотворили две высокопоставленные дочурки, столичные поклонницы битлов, решила отправиться отнюдь не в гостиницу. «Отдыхать на пенсии будем», – справедливо рассудила она, выйдя из генеральского домика. И продолжила работать. А работа ее в данный момент заключалась в том (как она понимала), чтобы заложить своего временного начальника Васнецова, никакого не генерала – своему командиру, и даже больше, чем командиру, начальнику Управления КГБ по Приморью и настоящему полковнику Рыгину. Девушка добралась до здания штаба части и спустилась в особый отдел, который в лучших традициях ВЧК-ГПУ-НКВД располагался в подвале. У Аксиньи имелся допуск к линии спецсвязи, дежурный беспрекословно предоставил в ее распоряжение «вертушку» и вышел из комнаты.

– Товарищ Рыгин? Здравия желаю! – сказала девушка в телефон.

– Да, Ксюша!

В Советском Союзе в ту пору из одного губернского города в соседний можно было дозвониться только после долгого ожидания на почте. А когда вдруг наступал счастливый момент и ты соединялся с абонентом, голос собеседника звучал не громче комариного писка, а порой и вовсе обрывался. В то же время спецсвязь для партийных, военных, оперативных и административных нужд действовала великолепно.

Девушка по телефону слышала все, что творилось на другом конце провода, вплоть до дыхания полковника. Ей на секунду показалось, что она даже ощущает очевидный чесночный запах, всегда сопровождавший его выдохи – по причине большой любви товарища к хохлацкому салу. То, что Рыгин в данный момент назвал Аксинью не официально, а по имени, да еще уменьшительно-ласкательно, означало, что начальник в кабинете один, а возможную прослушку он игнорировал. Или, как он любил повторять, «плевал на нее, потому что сам себе прослушка».

– Здравствуйте, Матвей Ефимыч!

– Как ты там, Ксюша?

Не без скрипа сердешного откомандировал Рыгин Аксинью в распоряжение московского щеголя Васнецова. Ревность – поздняя ревность немолодого служаки к ветреной юной любовнице – мучила его. И ведь мог Матвей Ефимыч спрятать фаворитку, не отдавать ее на поругание столичному ферту – однако справедливо рассудил, что дело дороже девчонки и всяких там чуйств, в том числе собственных. Тем паче, находясь рядом с деятелем, прибывшим с важнейшим спецзаданием (а возможно, в его объятиях), Аксинья становилась источником ценнейшей информации и доверенным человеком. Она и за самого Рыгина нежно замолвить словечко на ушко ферту из Москвы сможет. Ради такого случая самолюбием можно и поступиться, своей девушкой с высоким человеком поделиться.

– Все хорошо, товарищ генерал, – молвила Аксинья. – Объектов мы встретили, с ними работают.

Полковник был единственным в крае человеком (даже первый секретарь крайкома не знал подоплеки!), осведомленным о том, что вовсе не случайно иноземный самолет совершил вынужденную посадку на аэродроме Кырыштым.

– Да что мне объекты! Как ты там сама, говори, Ксюша?

Ревность являлась для полковника одновременно и мучительным фактором, и мощнейшим афродизиаком. Вот и сейчас он в один и тот же момент и страдал, и желал. И заливал жар страданий коньячком, что по голосу без труда определила Аксинья.

– Послушайте, что расскажу, товарищ Рыгин, про вашего Васнецова…

– Ты уже была с ним? – с грозным выдохом произнес полковник.

– Да не была и не буду, успокойтесь вы. Слушайте лучше. Привез Васнецов с собой из Москвы двух девиц…

И далее старший лейтенант рассказала без обиняков, да с прибавлениями о двух девках, прибывших из столицы вслед за Васнецовым, об их поведении и явно особых отношениях с ним. Рыгин вслушивался в слова возлюбленной с профессиональной паранойей энкавэдэшника, который видит заговоры даже там, где нет их и в помине. Но в данном случае… Старый, еще бериевского призыва, чекист без труда связал появление двух юниц в эпицентре операции «Моряк» с конфиденциальной информацией, пришедшей вчера от старого другана из Москвы. А именно: якобы из столицы сбежали внучка члена Политбюро Устина Акимыча Навагина вместе с подружкой-однолеткой и направились в нашенский город Владивосток.

– Послушай меня, моя девочка, – обдал телефонную трубку запахами сала и коньяка Рыгин. Он внутренне подобрался и даже протрезвел. – Послушай сюда внимательно. Ты, давай, с двух этих куриц глаз не спускай. И с Васнецова тоже. И за волосатиками английскими следи. Что там каждый из них делает, как, с кем? При первой возможности мне докладывай, поняла? Я от вертушки теперь никуда не отойду! Тут, знаешь, очень даже интересная комбинация получается!.. Тут можно либо звезду на погоны получить – либо партбилет на стол положить! Поняла?! Давай, Ксюша, действуй, действуй, милая!..

От возбуждения тем простором, что открывала перед ним возможная оперативная комбинация, половая жажда полковника Рыгина к далекой Аксинье сменилась самой натуральной, водяной. Он налил из графина один за другим два граненых стакана и выхлебал их. Откинулся в начальственном кресле под сенью портрета Дзержинского. В голове сквозь неясный туман воображения просвечивали фигуры английских волосатиков, образованного цекиста Васнецова и двух центровых девчонок. Фигуры переплетались, образуя различные сочетания. В сей момент утоленная жажда физическая сменилась жаждой интеллектуальной: работать, работать и работать; строить козни, разыскивать информацию, анализировать ее, провоцировать противника…

И полковник глянул на часы и набрал московский телефон другана из комитета: в столице как раз утро, и тот вкушает в квартире на Октябрьском Поле утреннюю спецколбасу и может спокойно поговорить.

А любовница Рыгина, его ставленница и шпионка Аксинья, находящаяся тем временем в военном городке Комсомольске-17, надела драповое пальто с меховым воротником, повязала на голову шерстяной платок и отправилась из штаба в сторону домика для приезжих. Васнецов приказал отдыхать – но Аксинья найдет предлог, чтобы немедленно приступить к выполнению задания полковника-любовника: глаз ни с кого не спускать.