Второй – представьте, что это никому не нужная бабушка. Возможно, когда она исчезла, родственники или соседи спохватились, забегали, поаукали на ближайшей опушке и позвонили куда надо, но по большому счету так же пожали плечами и сказали: что делать, спятила старая, ничего не попишешь. И никто, кроме вас, ее искать не будет. И умрет она от холода и обезвоживания – страшно, тяжело умрет.

И есть еще третий ответ. Вы когда-нибудь были ночью в лесу без фонаря и спичек? Иногда во время ночных лесных поисков, когда перекур, я специально отхожу в сторону и гашу фонарь, чтобы понять, как себя сейчас чувствует человек, которого мы ищем. Это очень мотивирует, потому что чернильная темнота, тишина, в которой время от времени что-то шелестит и похрустывает, пронизывающая до костей земляная сырость – это и есть самый страшный первобытный страх, это воплощение страха, с ним невозможно бороться, с ним ничего нельзя сделать. Потерявшийся один на один с целой вселенной, в ХХI веке, умирающий от голода, холода и ужаса…

…а ты сидишь дома в тепле и пьешь чай. Что поделать – значит, ей на роду написано умереть от страха, обезвоживания и переохлаждения, судьба такая. Надо же, какой холод за окном и как уныло воет ветер, надо поплотнее закрыть форточку и идти спать…

Местных в этот раз было неожиданно много, и хоть они были одеты совершенно не для многочасовой прогулки по лесу и от них сильно пахло алкоголем, из-за чего мы не могли их привлечь к поиску, все равно, конечно, большое спасибо. Правда, половина, поскучав возле штаба, вскоре уехала («Давайте уже на рыбалку, чё, все равно ночь пропала»), но вторую половину надо было делить на группы и отправлять в лес. Естественно, каждой группе нужен был старший. Когда я все поняла и осознала, что «наших» – всего ничего, стала прятаться за чужими спинами, но Элька меня увидела и обрадовалась:

– О, Кнорре! Пойдешь старшей!

И хоть вопросительной интонации в ее голосе не было вовсе, я замахала руками и сказала, что нет, категорически. Мы некоторое время поспорили (хотя с координатором этого делать нельзя), но, на мое счастье, подъехала еще машина с нашими, и я радостно отправилась в лес обычным поисковиком.

Но на следующем поиске ситуация по старшим примерно такая же, координатор – Дулин, а он и слушать ничего не захотел.

– Ты и ты, Кнорре старшая.

– Виктор Сергеевич, я еще не ходила старшей, и…

– Вот и прекрасно, надо же когда-то начинать. Вперед.

Я все-таки улучила минуту, ухватила его за локоть, наступила на ногу и зашептала в ухо:

– Ну правда, может, не надо, мне страшно, я не умею, не могу…

– Значит, через не могу, – ответил бессердечный Дулин и стряхнул мою руку с локтя. – Записывай координаты точки и задачу.

У меня еще никогда на входе в лес не дрожали руки. Ну ладно, вот мы в лесу. Вот навигатор. На нем даже вроде какая-то карта. Ага, это, вероятно, на карте мы.

– Идем… туда! – и я, вытянув руку на манер Владимира Ильича в октябре, смело ломлюсь сквозь заросли, одним глазом поглядывая на навигатор. Через некоторое время понимаю, что мы идем прямо в противоположную сторону, но, естественно, не говорю об этом, а потихоньку беру левее. Но мы все равно идем куда-то не туда…

В общем, полчаса, пока я не вспомнила наконец, как пользоваться навигатором, мы слонялись по довольно загадочной траектории. Вышли куда надо, даже не с сильным закосом, но наш путь на навигаторе должен был быть очень кучерявым. Я все боялась, что мой напарник в какой-то момент удивится – но нет, молча и послушно за мной шел…

Не без приключений полазили по лесным завалам (я распорола себе руку), час продирались 200 метров до дороги, поорали на просеке, вымокли под дождем и едва успели выйти из леса до темноты. Отдавая Дулину навигатор, я тем же интимным шепотом попросила его не обращать внимания на начало нашего пути в виде пересекающихся восьмерок на карте – это у меня случилось помутнение рассудка от волнения, но потом мы вроде прошли нормально. Впоследствии великодушный Дулин сказал, что трек отличный и он вообще не понимает, о чем я.

Знает, когда поддержать, когда, наоборот, рявкнуть…