Рунг ответил, качая головой:

- Что Харальд! Сделай–ка то дельце, о котором мы договаривались.

Рюрик, словно не слыша, твердил:

- Мои берсерки будут показывать чудеса. Гисли Лежебока и Стурла Мореход — великие воины!

- Заберись на эту плешивую вершину, Рюрик! — ответствовал Корабельщик, и Рюрик ушел от него в великой ярости.

Весной драконы сына Удачливого так вспенили воду в Бьеорк–фьорде, что сделалась она вся белой и бурлила. Сотни гребцов дружно налегали на весла, и тысячи птиц тучами носились над ними. В море драконы Рюрика шли в четыре ряда по десять кораблей в каждом — и содрогались те, кому попадалась навстречу такая сила. Словно волки Фенрира обрушились норманны на берега Шотландии и Англии, и множество воинов погибло в битвах. А затем корабли Рюрика выросли из пены у берегов Франции, и вот уже на многих ее реках раздалось пение стрел и дротиков и были слышны дружные крики гребцов. Рюрик во всех битвах сражался впереди своих воинов — часто бился он без кольчуги и шлема, подобно берсерку, с одним лишь только мечом или с секирой. Во время всего этого похода он был угрюм и молчалив, за что окончательно и прозвали его Молчаливым, или Рюриком Молчуном.

Сын Удачливого так возмужал, что следа не осталось в нем от прежнего юнца — густая борода скрыла его подбородок, еще шире раздался он в плечах, и воины находили большое сходство Рюрика с ярлом Олафом — это их радовало. Также отмечали они его недюжинный ум и военную хитрость. А от его викингов стонала и кричала вся Франция, многие тысячи ее жителей были убиты — не щадили ни старых, ни малых. Младенцев датчане, свеи и русы кидали на копья. Плохо приходилось рабыням: натешившись, бросали их в море. Затем зашли корабли ярла в теплые моря и обрекли на позор и отчаяние Италию. Говорили, что после похода серебро и золото полностью скрыло дно драконов. С трудом ходили воины, проваливаясь по колено в то золото и серебро. Всякого же золоченого оружия: шлемов, доспехов и мечей — захватили такое множество, что не знали, что с ним и делать. Из черепов епископов и монахов воины делали себе чаши — с тем чтобы, пируя, вспоминать о веселых временах.

В Миклагарде принимал Рюрика сам император, ибо норманны сильно помогли ему, в море напав на арабский флот. Бьеоркского ярла повели смотреть Миклагард. Стены, окружившие этот великий город, оказались столь высоки, что приходилось задирать голову. А таких больших каменных домов сын ярла Олафа никогда еще не встречал. Рюрик Молчун взволновался. Вспомнив детство, он сказал советнику своему, Гендальфу:

- Прав ты, ничто в Мидгарде не может сравниться с Миклагардом.

И еще Рюрик добавил, потрогав каменную кладку стены, — та кладка оказалась удивительной толщины:

- Не я ли, Гендальф, клялся Хомраду и Свейну, что когда–нибудь и сам построю свой Асгард?

Скальд отвечал:

- В твоей клятве нет ничего удивительного. Ведь ты был тогда еще совсем ребенком, а значит, верил во многие чудеса. Мало ли о чем мечтают в детстве?

Таким образом, Гендальф не принял всерьез слов ярла и только поразился его памяти. Рюрик больше ни о чем его не спрашивал. Сына Олафа затем повели в главный храм города; тот огромный храм принимал под свой купол множество людей, и вся Рюрикова дружина могла там уместиться. Там Рюрик увидал распятого Бога греков. Затем император встречал его в своем дворце. В то время в войске императора служили норвеги и датчане, так что викинги нашли там некоторых своих знакомых. Но особенно много было на греческой службе русов, про которых и здесь говорили, что они настолько своенравны, что не подчиняются у себя в Гардарики ни одному вождю, отчего часты между ними свары и стычки.

Когда же отплывали викинги обратно на родину с богатыми греческими дарами, рабынями и прочей добычей, Рюрик Молчун повел разговор со своим кормчим и вот что сказал:

- Странен Бог, который дал распять себя на кресте.

Кормчий Визард ответил ему:

- Это слабый Бог, если он дал себя распять. Вот Один и Тор никому из смертных не позволят даже приблизиться к себе, если этого не захотят.

Рюрик возразил Визарду:

- Здесь ты не прав. Он не слаб, иначе столько народов не пришло бы к Нему. А так, половина мира поклоняется Тому, Кто дал распять себя на кресте.

Не мог утерпеть старый кормчий и ответил с неудовольствием:

- Сдается мне, не о том думаешь и не тем забиваешь себе голову. И правда — что случилось с тобой? Не скрою, раньше ты был задирист и невыносим, но теперешнее твое поведение более чем странно. Какое тебе дело до Бога греков? Вот что посоветую: не забудь–ка поднять голову, когда покажется вершина Бьеорк! Тор и Один не простят, если не уважишь их…

Вспыхнул Рюрик — вся прежняя несдержанность проявилась в нем — он заявил довольно резко:

- Твое дело, Визард, — править рулем, а уж я сам решу, как встречать мне Бьеорк–гору.

Кормчий только пожал плечами.

В том походе поразил многих викингов Рюрик тем, что, когда возвращались драконы моря на родину, он приказал отпустить рабов, которые ему принадлежали. Стеймонд Рыжеусый и Стурла Мореход подступили к ярлу с вопросом — отчего Молчун принимает подобные необдуманные решения, и вот что услышали: «Несвободные не могут повелевать подобными себе».

- Не ослышались ли мы? — переспросили Стеймонд и Стурла. — Ты, потомок Сигурда, называешь себя несвободным?

Когда ярл ответил утвердительно, оба викинга только руками развели. Между собой с тревогой признали они, что Рюрик, пожалуй, ведет себя еще более непонятно, чем Эльвир Детолюб: сам неожиданно заявил, что подобен сделанному из глины — такое признание чрезвычайно взволновало не только их, но и остальных дружинников. Даже те, кто многое повидал на своем веку, удивились в высшей степени глупым словам ярла и подобному поступку. Правда, отнесли все это к молодости и чудачеству нового своего вождя — вот только Визард с Гендальфом встревожились уже всерьез. Стурла оказался проницательнее прочих, настолько он был потрясен, что с тех пор стал распространять слухи о помешательстве Рюрика Молчуна.

Донесли Рюрику о тех слухах, но ярл не придал им никакого значения.

Тем временем корабли пришли к Бьеорк–фьорду. Показалась великая гора, все бросили весла и устремили взгляды на ее вершину и, боясь гнева Одина, бросали в воду монеты.

Рюрик вот что сказал, когда все молчали:

- Странен Бог, который позволил распять себя.

Видно, он об этом только и думал. На пиру же, когда воины принялись хвалить бесстрашие ярла, наклонился к Визарду и тихо признался:

- Страх перед Бьеорк–горой — первая тайна. Но, оказывается, есть и вторая — распятый Бог, управляющий половиной мира.

Мудрая Астрид услышала эти слова — она крепко призадумалась.

Астрид вот что сказала как бы невзначай своему сынку:

- Часто говаривал твой отец: тот наверняка пропадет, кто занимается в Мидгарде не своим делом и сворачивает с пути. Самое же последнее — связаться с глупцами и всякое себе выдумывать!