Петтикин резко подался вперед и наотмашь хлестнул молодого человека по лицу тыльной стороной ладони, опрокинув его на диван, куда он упал, разметав руки. Остальные от неожиданности подскочили на месте, Лейн на мгновение оцепенел, потом выбрался с дивана, вскочил на ноги и бросился на своего обидчика.

– Стоять, Ноггер! – рявкнул Петтикин.

Команда заставила юношу остановиться на ходу. Он тупо уставился на своего более старшего противника, подняв сжатые кулаки.

– Какогочертачегоэтонатебянашло, тымнечертчутьчелюстьнесломал! – в ярости выпалил он, но слезы перестали течь, и взгляд очистился. – А?

– Извини, парень, но ты улетал, терял рассудок, я видел, как такое бы…

– Черта с два! – угрожающе проговорил Лейн.

Самообладание вернулось к нему, но им понадобилось немало времени, чтобы все ему объяснить и успокоить и его, и девушку. Ее звали Паула Джанкани, стюардесса с рейса компании «Алиталия».

– Паула, дорогая, вам лучше остаться на ночь здесь, – сказала Дженни. – На улице уже комендантский час. Вы понимаете?

– Да, понимаю. Да, я говорю по-английски, я ду…

– Пойдемте, я одолжу вам кое-что из вещей. Ноггер, вы расположитесь на диване.

Позже Дженни и Мак-Ивер лежали в постели с открытыми глазами, оба устали, но обоим не спалось. Где-то в ночи продолжали стрелять, откуда-то из темноты доносилось монотонное гудение толпы.

– Хочешь чая, Дункан?

– Хорошая мысль. – Он поднялся вместе с ней. – О черт, совсем забыл! – Он подошел к бюро и отыскал в нем маленькую коробку, неопрятно обернутую в подарочную бумагу. – С годовщиной тебя! Тут не бог весть что, просто браслет, который я купил на базаре.

– Ой, спасибо тебе, Дункан. – Разворачивая подарок, она рассказала ему про хаггис.

– Черт, вот невезуха! Ладно. На следующий год съедим его в Шотландии.

Она достала браслет: неограненные аметисты, вправленные в серебро.

– О! Красивый, как раз такой, какой я хотела. Спасибо, милый.

– Тебе тоже, Джен. – Он обнял ее и рассеянно поцеловал.

На поцелуй она не обратила внимания. Большинство поцелуев теперь, включая ее собственные, были просто дружескими, словно любимую собаку за ухом потрепать.

– Что тебя тревожит, дорогой?

– Да нет, все в порядке.

Она слишком хорошо его знала.

– Что… Чего я еще не знаю?

– Тут становится все опаснее и опаснее. С каждым часом. Когда ты вышла из комнаты вместе с Паулой, Ноггер рассказал нам, что они приехали из аэропорта. Ее рейс «Алиталии» – чартерный самолет, зафрахтованный итальянским правительством для вывоза их граждан, который два дня продержали в аэропорту, – получил разрешение на взлет в полдень, поэтому он поехал ее проводить. Взлет, разумеется, все откладывался и откладывался, потом, когда уже почти стемнело, рейс опять отменили, весь аэропорт закрыли, и всем сказали ехать обратно. Весь иранский персонал тут же исчез. Затем, почти сразу же, все помещения стали заполняться группой до зубов вооруженных людей, и он действительно имел в виду увешанных оружием революционеров. Большинство из них носили зеленые повязки, но у некоторых на повязках было написано «ИООП». Джен, Ноггер раньше таких не видел. «Иранская организация освобождения Палестины».

– О боже! – охнула она. – Значит, это правда, что ООП помогает Хомейни?

– Да, а если они тут замешаны, то игра идет совсем другая. Гражданская война началась, и мы в самой ее гуще.

БАЗА «ТЕБРИЗ-1». 23:05. Эрикки Йокконен голым лежал в сауне, которую он построил собственными руками, температура была около ста градусов, пот струйками сбегал с него, его жена Азаде лежала рядом, тоже убаюканная теплом. Сегодняшний вечер получился отменным: много еды и две бутылки лучшей русской водки, которую он купил на черном рынке в Тебризе и разделил с двумя своими механиками-англичанами и директором их базы Али Даяти.

– А теперь – сауна, – объявил он всем перед самой полуночью, однако они, по обыкновению, отказались, сил у них едва осталось на то, чтобы, пошатываясь, добрести до своих коек. – Пошли, Азаде!

– Только не сегодня, ну пожалуйста, Эрикки! – взмолилась она.

Но он только рассмеялся и подхватил ее своими огромными руками, завернул ее в шубу и вынес через входную дверь их домика, зашагав мимо отяжелевших от снега сосен; на воздухе температура была чуть ниже нуля. Нести Азаде было легко, и он вместе с ней вошел в небольшую бревенчатую пристройку позади их домика, прямо в тепло предбанника, потом, сняв одежду, в саму сауну. И вот теперь они лежали здесь: Эрикки – совершенно расслабившись, Азаде, даже после года замужества, – ощущая себя не вполне привычно посреди этого ночного ритуала.

Он приподнялся на вытянутую руку и посмотрел на жену. Она лежала на толстом полотенце на скамье напротив. Ее глаза были закрыты, он видел, как поднимается и опускается ее грудь, видел ее красоту: волосы цвета воронова крыла, точеные арийские черты, прелестное тело и молочно-белая кожа. И как всегда, глядя на Азаде, совсем крошечную по сравнению с его ростом – шесть футов и четыре дюйма, – Эрикки наполняло ощущение чуда.

Боги моих предков, благодарю вас за то, что вы дали мне эту женщину, думал он. Какое-то мгновение он не мог сообразить, на каком языке он это подумал. Он говорил на четырех языках: финском, шведском, русском и английском. Да какая разница? – сказал он себе, снова погружаясь в блаженное тепло и отпуская свое сознание плавать вместе с паром, который поднимался от камней, уложенных им с предельной аккуратностью. Ему доставляло огромное удовлетворение то, что эту сауну он построил сам – как и положено мужчине, – срубив и обтесав сосновые стволы, как его предки делали это веками.

Это было первое, что он сделал, когда получил назначение сюда четыре года назад: отобрал и повалил деревья. Остальные считали, что он сошел с ума. Он добродушно пожимал плечами: «Без сауны жизнь – ничто. Сначала ты строишь сауну, потом дом; без сауны дом не дом; вы, англичане, ничего не понимаете, то есть не понимаете про жизнь». Его подмывало рассказать им, что он и родился-то в сауне, как многие финны, – да почему бы и нет; если разобраться, это вполне разумно: сауна самое теплое место в доме, самое чистое, тихое, почитаемое. Им он этого так и не рассказал, только Азаде. Она поняла. О да, думал он с глубоким удовлетворением, она понимает все.

Снаружи на краю леса было тихо, на ночном небе – ни облачка, звезды ярко сияли, снег приглушал звук шагов. В полумиле от них проходила единственная дорога через горы. Дорога, извиваясь, выходила к Тебризу, до которого было десять миль, оттуда вела на северо-восток, к советской границе еще несколькими милями дальше. В юго-восточном направлении дорога петляла через горы и в конечном счете, пробежав триста пятьдесят миль, выводила к Тегерану.