Это как зеркало, подумал он. Мама Стаса никогда не смотрелась в большое трюмо, утверждая, что в нем выглядит толще и старше, чем на самом деле. Она всегда наводила красоту в ванной, а общее впечатление о своем облике составляла по дороге на работу с помощью магазинных витрин. Первое, что она сделала, начав в квартире ремонт, – отправила трюмо на помойку, хоть оно было новым и красивым. Вот и в глазах любимой женщины хочется выглядеть достойным человеком.

Стас горестно вздохнул и посмотрел в рану. Зоя зашивала кожу.

– Ого! Я думал, вы еще отросток выделяете.

– Сам выпал. Типичная гангрена. Вообще эти аппендициты как мужья. Никогда не угадаешь. По симптомам думаешь одно, а на деле находишь совсем другое. Но в любом случае ничего хорошего не находишь... Золотой слиток ни разу не попался. Или гной, или дерьмо, или вообще голубой.

– В смысле муж?

– В смысле отросток[12].

Она промокнула рану салфеткой и стала пинцетом выправлять края кожи, чтобы сформировался гладкий, узкий рубец.

– Как больной?

– Нормально. Источник интоксикации вы убрали, дефицит жидкости мы восполнили. Я мог бы его сразу на отделение передать, но раз там папаша, оставлю до утра в реанимации. Место есть.

– Как скажешь. – Зоя стащила с плеч хирургический халат, присоединив его к горке операционного белья на полу, и помогла переложить ребенка со стола на каталку, символически придержав его за пятку.

– Зайдете к нам? – спросил Грабовский подобострастно. – Кофейку или стакан кефира?

Все-таки он побеседует с ней насчет Любы!

Но обстановка в реанимации никак не располагала к задушевным разговорам. Оказалось, что единственная свободная койка, на которую Стас планировал положить ребенка, уже занята, причем целой группой. Группа изображала равнобедренный треугольник, основанием которого являлся распластанный на койке пациент, а сторонами – Иван Анциферов и профессор Колдунов.

– Тяжелейший абстиняк, – озвучил Колдунов диагноз пациента. – Давай, Стасик, подключайся. Релашку готовь или дроперидол, ну, ты знаешь.

– Какая релашка! – крикнул Ваня. Не рассчитав усилий, он упал поперек туловища несчастного алкоголика. В воздухе мелькнули белые кожаные подметки его стильных ботинок, и Стас поспешил на помощь. – Двадцать первый век на дворе, какая релашка! Ремни давайте, прикрутим его к койке. Где у вас ремни? И палочку между зубов.

Алиса тут же открыла нужное отделение шкафа и подала парусиновые ремни, похожие на лямки парашюта. Пока мужчины привязывали алкоголика, они с Зоей Ивановной обиходили мальчика, устроили его на резервной кровати. Алиса успела даже снять назначения с листа, который Стас заполнил еще в операционной.

– Что случилось-то?

– С подоконника снял. – Ян Александрович подошел к зеркалу, причесался и поправил свой туалет, пострадавший в схватке. – Наши стервы в бухгалтерии меня сегодня так накрутили, что я не то что спать, лечь на диван не мог. Слоняюсь по клинике, вдруг смотрю – стоит этот кекс на окошке, готовый к отлету, с тумбочкой под мышкой. Я ему: куда ты? А он: лечу Берлин бомбить. Я сам чуть не взлетел, еле стащил его с подоконника, сестрам кричу, чтоб скорее Ивана вызвали. – Колдунов скривился и потер лоб: – Вот, получил тумбочкой по черепу. Но Ванька, молодец, в три минуты прискакал. Я-то уж думал, жив не буду. Моего друга, тоже хирурга, пациент в белой горячке чуть до смерти не зарезал, мне оперировать пришлось. Этот, слава Богу, ко мне агрессии не проявлял, просто Берлин очень хотел бомбить.

– Мы ему объяснили, что сначала нужно у нас пройти небольшую предполетную подготовку, – фыркнул Иван. – Проверить закрылки, смазать шасси. Опять-таки топливные баки под пробочку залить. – Он согнутым пальцем постучал по пузатой бутылке с физиологическим раствором, укрепленной в штативе капельницы. – Дозаправка в воздухе-то не предусмотрена.

– Баки он и без вас залил. – Алиса аккуратно отодвинула врачей от постели несостоявшегося бомбардировщика и склонилась над его рукой – налаживать внутривенную инфузию.

– Повязали мужика, фашисты! А как же права человека? – усмехнулась Зоя Ивановна.

– Я слышал, что депутаты хотели возродить институт принудительного лечения от алкоголизма, – сообщил Колдунов. – Так демократы такой вой подняли – как же, нарушаются права человека! А мы не демократы – взяли и отказали человеку в его простом и естественном праве бомбить Берлин.

– Ну, о жителях Берлина тоже надо подумать. Каково им будет, если все бомбить полетят? – фыркнул Иван, со вздохом принимая тонкую книжечку истории болезни. Сейчас ему придется во всех подробностях описывать острый алкогольный психоз.

Стас бегло осмотрел больных. Большинство спали, двое стабильно в коме, ребенок потихоньку выходил из наркоза, да и «бомбардировщик» успокоился. Его уже не колотило, лежал спокойно с напряженно-внимательным лицом.

– Сейчас радио начнет слушать, специальную волну «Белая горячка FM», – заметил Стас. – Давай, Ваня, я его вырублю дроперидолом, что ли.

Люцифер подергал ремни, проверяя их надежность, и вдруг начал сыпать афоризмами:

– Хорошо фиксированный больной в анестезии не нуждается. За удовольствие надо платить. Пусть переламывается, авось бросит. А то для алкашей прямо-таки райская житуха наступила. Бухаешь себе в полное удовольствие, а когда наступает пора рассчитаться с собственным мозгом, прибегают доблестные доктора. Положат тебя в уютную кроватку, усыпят, прокапают, и ты проснешься как огурчик. Почему бы и не пить при таких раскладах?

Стас на всякий случай заказал всю биохимию и прицепил кардиомонитор. После чего предложил попить кофе.

После ремонта у врачей отобрали комнату отдыха, предоставив взамен старый холл неврологического отделения. Грязно-желтая краска на стенах холла вспухала пузырями и отваливалась, обнажая холодный серый бетон. От рассохшихся окон дуло даже летом, а вытертый до белизны линолеум хранил следы тысяч ног и инвалидных колясок. В холле было так уныло и неуютно, что врачи предпочитали сидеть на посту или в сестринской, а сюда приходили только большой компанией.

Основной достопримечательностью холла была старая доска объявлений. Поверху большого фанерного листа были наклеены рельефные, вырезанные из пенопласта буквы, составляющие лозунг «Профсоюзы – кол оммунизма». Под этим загадочным утверждением антивампирского толка висела табличка чувствительности микроорганизмов к различным антибиотикам и несколько газетных вырезок. Ниже располагалось творчество Люцифера. Когда появилось добровольное медицинское страхование, для краткости обязательные полисы стали называть зелеными, а добровольные – красными. Ваня не поленился, купил в ларьке цветные копии денег и изобразил следующее объявление: «В нашей клинике действуют два вида полисов – зеленый (под ним была приклеена фотография тысячной бумажки) и красный (соответственно пятитысячной)».