Маккалеб посмотрел на картину и ответил далеко не сразу.

– Много боли.

Фосскюхлер одобрительно кивнул. Потом встал, опустил очки на глаза и наклонился к верхней части картины так, что его линзы оказались всего в дюйме от ночного неба над горящей деревней.

– Босх знал о демонах все, – сказал он не поворачиваясь. – Тьма...

Воцарилось долгое молчание.

– Тьма чернее ночи.

Снова воцарилось молчание, которое нарушил Скотт: заявил, что ему нужно вернуться в кабинет, и ушел. Еще через минуту Фосскюхлер наконец отвернулся от картины. Он не потрудился сдвинуть очки наверх, когда посмотрел на Маккалеба. Медленно сунул руку под передник и выключил слуховой аппарат.

– Я тоже должен вернуться к работе. Удачи в вашем расследовании, мистер Маккалеб.

Маккалеб кивнул. Фосскюхлер снова сел на вращающийся стул и взялся за крохотную кисточку.

– Мы можем пойти ко мне в кабинет, – сказала Фицджералд. – Там у меня есть все альбомы из нашей библиотеки. Я покажу вам работы Босха.

– Это было бы прекрасно. Спасибо.

Миссис Фицджералд направилась к двери. Маккалеб на мгновение задержался, бросив последний взгляд на картину. Его взгляд притягивала верхняя часть – клубящаяся тьма над пожаром.

* * *

Кабинет Пенелопы Фицджералд оказался закутком шесть на шесть в комнате, занимаемой несколькими ассистентами куратора. Она втиснула туда стул из соседнего закутка, где никто не работал, и предложила Маккалебу сесть. На столе в форме буквы "L" рядом с ноутбуком Маккалеб заметил цветную репродукцию в стиле картины, над которой работал Фосскюхлер. Она состояла из трех частей – самой большой была центральная – и изображала тот же хаос: множество фигур, разбросанных по пространству полотна, сцены разврата и пыток.

– Узнали? – спросила Фицджералд.

– Босх, верно?

– Подписанное произведение. Триптих "Сад наслаждений", находится в мадридском Прадо. Я как-то простояла перед ним четыре часа. И этого было недостаточно, чтобы разобраться во всем. Хотите кофе или воды, мистер Маккалеб?

– Нет, спасибо. И называйте меня Терри.

– А вы можете называть меня Неп.

Маккалеб поднял бровь.

– Детское прозвище.

Он кивнул.

– Итак, – продолжила Фицджералд, – у меня есть альбомы с репродукциями всех идентифицированных работ Босха. Расследование важное?

Маккалеб кивнул:

– По-моему, да. Убийство.

– А вы вроде консультанта?

– В свое время я работал в ФБР. Детектив из управления шерифа, назначенная на это дело, попросила меня ознакомиться с материалами и высказать свое мнение. Это и привело меня сюда. К Босху. Простите, я не могу вдаваться в детали дела. Я собираюсь задавать вопросы, но не смогу ответить на ваши.

– Черт! – Фицджералд улыбнулась. – Как увлекательно.

– Знаете, все, что можно, я обязательно буду говорить.

– Логично.

Маккалеб кивнул.

– Из слов доктора Фосскюхлера я понял, что о человеке, написавшем картины, известно немногое.

Фицджералд кивнула.

– Иеронимус Босх является загадкой, и не исключено, что останется загадкой навеки.

Маккалеб развернул на столе свои бумаги и начал записывать.

– Он обладал феноменальным воображением. Весьма необычным для своего времени. Или любого времени, коли на то пошло. Его творчество совершенно исключительно, пять веков спустя оно по-прежнему остается предметом изучения и все новых и новых интерпретаций. Однако большинство современных исследователей называют его провозвестником гибели. Творчество Босха наполнено знамениями рока и адских мук, предупреждениями о расплате за грехи. Короче говоря, его картины в основном содержали вариации на одну и ту же тему: глупость рода человеческого ведет нас всех в ад, ибо он – наше конечное предназначение.

Маккалеб быстро записывал, стараясь не отставать. И жалел, что не купил магнитофон.

– Славный малый, а? – заметила Фицджералд.

– Да уж. – Он кивнул на изображение триптиха. – Наверное, весельчак был.

Она улыбнулась:

– Точно так я и подумала тогда в Прадо.

– Какие-нибудь положительные качества? Он предоставлял приют сиротам, был добр с собаками, менял спущенные шины старым дамам – хоть что-нибудь?

– Вам надо вспомнить, когда и где жил Босх, чтобы по-настоящему понять, что он делал своим искусством. Хотя его творчество пронизано сценами насилия и изображениями пыток и страданий, то была эпоха, когда такое было в порядке вещей. Он жил в жестокое время, и его творчество отражает это. А еще картины отражают средневековую веру в то, что демоны повсюду. Зло таится во всех картинах.

– Сова?

Она пристально посмотрела на него.

– Да, сова – один из используемых им символов. По-моему, вы говорили, что не знакомы с его творчеством.

– Я действительно не знаком с его творчеством. Но именно сова привела меня сюда. Впрочем, мне не следует говорить об этом и не следовало перебивать вас. Продолжайте, пожалуйста.

– Я только хотела добавить, что Босх был современником Леонардо, Микеланджело и Рафаэля. Однако если сравнить их работы, то можно подумать, что Босх, со всей его средневековой символикой, жил на столетие раньше.

– А это не так.

Она покачала головой, словно жалея Босха.

– Они с Леонардо да Винчи родились с разницей в год или два. В конце пятнадцатого века да Винчи создавал произведения, полные надежды, воспевающие торжество человеческого достоинства и духовности, тогда как Босх был воплощением уныния и гибели.

– Это печалит вас?

Фицджералд положила руки на верхнюю книгу в стопке, но не открыла ее. На корешке написано просто "БОСХ", на черном кожаном переплете – никаких иллюстраций.

– Не могу не думать о том, что было бы, если бы Босх работал рядом с да Винчи или Микеланджело, что произошло бы, если бы он использовал свое мастерство и воображение для восхваления, а не осуждения мира.

Она посмотрела на книгу, потом снова на Маккалеба.

– Но в этом красота искусства, и потому-то мы изучаем и славим его. Каждое полотно – это окно в душу и воображение художника. Пусть темное и тревожащее, именно такое видение отличает его и делает его картины уникальными.

Маккалеб кивнул. Пенелопа Фицджералд опустила глаза и открыла книгу.

* * *

Мир Иеронимуса Босха не только показался Маккалебу тревожащим, но и поразил его. Навевающие тоску пейзажи на страницах, которые переворачивала Пенелопа Фицджералд, не слишком отличались от некоторых виденных им отвратительных мест преступлений, но на этих рисунках персонажи были еще живы и испытывали боль. Скрежет зубов и разрывание плоти казались настоящими. На полотнах Босха теснились проклятые, людей мучили за грехи демоны и омерзительные существа, созданные рукой мастера с жутким воображением.