— Знаете буррэ, Коломбина?

— Конечно! А вы, сеньор Отшельник?

— Только дворцовый вариант. Боюсь, я буду несколько церемонным. Потерпите?

— Вы прекрасно танцуете, — признала Франческа, и я с удивлением понял, что мне приятно слышать от нее эту похвалу.

Мы танцевали, пили вино и снова танцевали, пока на небе не зажглись первые звезды. Тогда я повел ее к Эране смотреть огненные скульптуры. Силуэты плотов с гигантскими фигурами из соломы и дегтя чернели где-то по центру реки.

Основная толпа собралась у набережной, здесь же, чуть в стороне, над обрывом, прятались только редкие влюбленные парочки. Внизу, у набережной, рябили огни. В траве оглушительно пели сверчки, а от реки тянуло сыростью.

Она поежилась:

— Холодно.

Я обнял ее сзади за полуобнаженные плечи.

— Так лучше?

— Что вы себе…

— Тссс, сейчас начнется!

На воде вспыхнул первый огненный силуэт. Огромный лев с взъерошенной гривой. Следом за ним загорелся вставший на дыбы грифон.

Франческа подалась вперед и, казалось, забыла, что я позволил себе недопустимую вольность. Ее волосы пахли лилиями и дымом.

— Похоже, у нас тут символически встают и рушатся империи. Смотрите, ощипанная курица с герба Прайдена.

— Это орел, ужасный вы человек.

— Волк… должно быть, Разенна.

— В прошлом году были цветы.

— Цветы? Фи, как скучно.

— А в позапрошлом — рыцари. И огромный замок.

— Уже лучше. О, да это никак фамильная киска Рино.

— Все бы вам смеяться. Рысь — опасный хищник.

— Несомненно.

Огненные фантомы прогорали и гасли, опадая в воду. Тьма отвоевывала пространство над рекой. Франческа снова попробовала освободиться, на этот раз я не стал ей препятствовать.

— Что дальше, сеньор Отшельник? Снимите уже эту маску! Праздник окончен.

— Помогите мне.

Ждал, она откажет, да еще и вставит что-нибудь язвительное, но девушка вдруг кивнула и привстала на цыпочки, чтобы развязать ленты. Ее рука задержалась на моей щеке чуть дольше положенного.

— Праздник окончен, — повторил я за ней и снял с Франчески маску.

Она неумело ответила на поцелуй. Я обнимал ее за талию отнюдь не объятием робкого влюбленного юноши, но она не противилась, враз утратив всю свою скрытую дерзость. Неожиданная покорность заводила не меньше, чем прежняя недоступность.

Нас прервали грубой площадной бранью. Я не сразу понял, что весь этот поток нечистых слов, среди которых преобладало «putta»[3] и производные от него, был адресован моей подруге. А когда понял — естественно, вознегодовал и захотел покарать сквернослова. Но воевать было не с кем — рядом с нами стояла только крепкая пожилая женщина с резкими чертами лица.

— Сеньора, вы никак больны или пьяны, — с досадой сказал я старой карге. — Идите, проспитесь, пока я не позвал слуг, чтобы они научили вас хорошим манерам.

— О да, господинчик, ты научишь меня хорошим манерам. Так же, как научил моего мальчика?

— Это мать Лоренцо, — прошептала Франческа. — Сеньора Ваноччи, мы… — Она осеклась и беспомощно обернулась на меня.

Я привык сознавать себя плохим парнем, и мне это нравится. Не только мне, иначе я давно стал бы изгоем. Но нет — общество что людей, что фэйри радостно аплодирует циничным выходкам и лишь иногда грозит пальчиком, когда совсем уж перехожу черту.

Сейчас, под полубезумным взглядом старой женщины, мне было неуютно до тошноты.

Стоило шагнуть вперед, старуха отшатнулась. По выражению лица я понял, что она меня боится, но это не доставило ни радости, ни утешения:

— Видимо, вам нужен я, сеньора. Ведь это я убил Лоренцо.

Некрасивая, но величественная. На первый взгляд кажется старше, чем есть. Я дал бы ей лет сорок — в Разенне женщины, особенно женщины неблагородного сословия, стареют рано. Морщинистая, с грузной фигурой, резкими чертами лица. Пронзительные черные глаза впились в меня. Я не отвел взгляд.

Единственное, чего хотелось в этот момент, — оказаться как можно дальше отсюда. Но есть вещи, от которых не убежишь. А есть такие, от которых нельзя бегать, если хочешь потом уважать себя.

— Убийца.

— Да, это так.

— Хочу твоей смерти, лордик-маг.

— Понимаю. Но это невозможно. Знаю, что за жизнь платят жизнью, а не деньгами, поэтому не стану оскорблять вас, предлагая виру. Я сделал то, что сделал, и это нельзя исправить. Вы вправе ненавидеть и мстить.

Я не собирался унижать ее или себя сбивчивыми оправданиями. Намерения ничего не стоят, хотел я того или нет — смерть мальчишки на моей совести.

Губы женщины задрожали:

— Что я могу?

Из-за спины сеньоры вынырнул парнишка лет четырнадцати. Худосочный, смуглый, чернявый, как большинство местных жителей. Ожег меня взглядом, полным ненависти, и потянул женщину за руку:

— Мам, пойдем домой! Росина и Селия ждут!

Немезида исчезла. Теперь на ее месте стояла просто рано постаревшая женщина с печатью горя на лице.

— Пойдем, Марко.

Перед уходом мальчишка обернулся:

— Однажды я убью тебя, маг, — пообещал он.

Домой мы вернулись порознь. Франческа совершенно закрылась, отвечала односложно и старалась даже не смотреть в мою сторону.

В изрядной досаде я поднялся на стену замка и вызвал грозу. Полночи над Ува Виоло полыхали зарницы и хлестали осатаневшие струи дождя.

* * *

После Раккольто все пошло наперекосяк. Франческа уже неделю избегала встреч, а когда обстоятельства сводили нас на людях, старательно не смотрела в мою сторону, словно я был болен кожной болезнью, как Изабелла Вимано.

Стены замка давили, и, чтобы развеяться, я стал чаще выбираться в город. Во время одной из таких прогулок меня попытался зарезать Марко Ваноччи. Мальчишке повезло, что я заметил его заранее и был готов к нападению, на рефлексах мог бы и пришибить.

Еще я наконец-то окончил перевод. Как и предполагалось, дальнейший след вел в Церу. Не был в столице Разеннской империи уже лет сорок, самое время посмотреть, что там новенького.

Нет, я не собирался оставлять Рино навсегда. Плохо умею отступать, а Франческа стоила того, чтобы попытаться снова. Однако сейчас дева пребывала в раскаянии и печали. Нужно время, чтобы встреча с матерью Лоренцо стерлась из памяти и ей снова захотелось моего общества. И больше шансов, что она начнет скучать, если я буду далеко. Человек так устроен, что всегда жаждет недоступного.