Ирина затравленно вскинула на него глаза. Стиснула пальцы. «Как лед. Все кончено. Ловушка захлопнулась».

– Ну-ну-ну, может, еще как-нибудь образуется. – Николай Андреевич протянул руку, будто хотел по-родственному потрепать ее по плечу, подбодрить, успокоить.

Но его короткопалая рука сделала незавершенный жест и опустилась. Он отступил к двери, совершая нечто вроде поклона.

– И все-таки напрасно, напрасно. Я все же надеялся на ваш здравый смысл, Ириночка…

Дверь закрылась беззвучно и плавно.

Из-за этой гари сумерки заполняли большой город с утра до вечера.

Сумерки. «Какая тоска. А ночью тоска переходит в ужас. Нет, не стану я здесь сидеть. Я к Наташке пойду. К моей Наталье. Что там Лолитка плела про Женьку? “Мадам тебе благодарна”. Бред какой-то. Наталья знает, конечно, где они познакомились и что я тут ни при чем.

Только почему она со мной говорить не хочет? Взъерепенилась. Трубку бросает».

Ирина долго звонила в дверной звонок. Наконец дверь открылась. И сразу за дверью спина.

Все-таки впустила. Ирина прошла за спиной Натальи на кухню. Наталья прикурила от газовой конфорки, спина выпрямилась, обернулась.

«Поубавилось серебра. Точно патокой покрылось лицо. Влажное серебро с солью, с потускневшим перламутром. И прозрачная жемчужина, не успевшая скатиться по щеке. Плакала тут одна, без меня».

Наталья отошла к окну открыть форточку.

«Что там в углу валяется белое? А, тюль проклятый. Это я его из Индии привезла Наташке. Она занавески содрала, скомкала и выбросила. Вот почему столько света. От Наташки остались одни угли.

Повернулась к окну спиной. Нет, еще красивее стала. Какая кожа тонкая, нежная. Тронешь – к пальцам прилипнет».

– Ты же не человек, кукла пустая. А Пашка тебя за веревочки дергает. – Наталья остановилась, зло сверкнув серебром. Уставилась глазищами, в каждом по десять черных зрачков. – Какая же я дура, не разглядела тебя. Я так тебе верила.

– Натуль. Я ничего не помню, правда. Я, наверное… Амнезия. Ты же врач. Я сама не понимаю.

– Ах, не понимаешь! Как бывает удобно – не понимать. – Приблизила лицо. Раздутые тонкие ноздри полны бледно-розового света. В глазах серебро и отчаяние. Почти безумие. – Если бы ты могла, сама бы их в койку затолкала!

– Кого? – беспомощно спросила Ирина, хотя уже понимала, о ком она.

– Как я тебя жалела, когда Пашка с этой Аллой спутался. Нет, это уже позже. Ты от Пашки звонила: «Натуль, приходи ко мне. День рождения. Какие сейчас подарки? Только с Женькой приходи, слышишь, с Женькой». Значит, ты все заранее продумала… Дура, какая же я дура!

Закрыла лицо руками. Затряслась. Посыпалось серебряное. Убрала руки. «Нет, это только показалось, что плачет. Глаза сухие, страшные. Ненавидит меня».

– Женька мне еще говорит: «Да ну, неохота, скукотища у нее. Лолитка припрется, крыса больная». А я решила: надо пойти, раз ты так просишь. Поддержать тебя в такое время. Вот и сходили. Господи… Ты Мадам за плечи обняла: «Женя, Женечка, пригласи мою подругу! Видишь, скучает одна на диване. Танцуйте, танцуйте!» Зачем ты это сделала, ну вот скажи, зачем?

– Наташа, ты что? – Ирина отшатнулась.

Наталья смотрит зрачками, пригвоздила к стене:

– Что «Наташа»? Пашка твой смеется, шампанское подливает. А ты: «Женечка, поздно, поздно, ее дома Стефан Иванович ждет. Проводи мою подружку. Видишь, что у нее в ушках блестит. Нельзя одной. Поздно, поздно… А мы тут с Наташенькой все приберем. Потом ляжем, поболтаем о своем…» Сваха, нет, сводня, сводня! Обтяпали дельце. Я слова сказать не успела. Ты в меня вцепилась, дрожишь, как припадочная. Все какую-то чушь болтала про Аллу.

– Нет, нет! – вскрикнула Ирина, отгораживаясь от Натальи, от ее взгляда, слов.

– Зачем тебе это было надо? – с каким-то печальным недоумением спросила Наталья. И вдруг, сорвавшись, закричала: – Ради Пашки? А ему зачем? Кукла проклятая, робот, да ты ради Пашки – убьешь!

Ирина раскинула руки по стене, опереться бы, ноги не стоят.

– Ты сказала… «убьешь». Почему ты так сказала?

«У самой голос дрожит. Вся трясусь. А Наталья все о своем, не слышит меня».

Наташа зло зашептала:

– А ловко вы меня с Пашкой сбагрили! Аж в Египет утащили! Поехали от гари скрываться. А он шмотки свои забрал, когда меня не было. Здорово все придумали! Что, довольна теперь? Ты этого хотела? Стервятники! Пока я с вами по жаре на плешивых верблюдах среди старых кирпичей моталась, здесь моего Женьку старая карга прибрала.

Наташа не могла остановиться:

– Алла у тебя Пашу забрала, а ты в отместку моего Женьку своей Мадам подсунула. Отплатила? Кому? За что? Мне-то за что?

«Все за все должны платить. Где я это слышала? Что Наташка сказала? “Убьешь!”»

– Что ты знаешь? – прошептала Ирина.

– Я все знаю, все. Как эта Алла пропала, ты к Пашке прямо приросла. – Наталья с отвращением повела узкими плечами. – Раба его, подстилка, что прикажет, то и делаешь. Ну да, ну да!.. – Глаза ее ярко блеснули внезапной догадкой. – Пашка твой всегда на меня косился, чего там, ненавидел просто! А ты и рада стараться угодить ему. На все пойдешь, лишь бы Пашка тебя лишний раз… Захочет, голая на людях будешь кофе подавать. При всех. Я ошалела, как увидела. Да плевать мне!

– Наташа…

«Нет, она только себя слышит, свою беду. Моей ей не надо».

Опять опостылевшая квартира, жара, пыль и гарь. Невыносимая жара. Ирина прошла в душ, намочила в ванной халатик и надела на голое тело.

Звонок в дверь.

«Кто это? Неужели опять этот? Вернулся. Я не выдержу, не смогу, сойду с ума. Уеду, все брошу, ничего не надо… Лишь бы его не видеть».

– Кто там?

– Я.

Паша! Вон он в дверном глазке. Неясный, размытый, обведенный темным кружком.

– Ты что не открываешь?

Вошел. Мокрые подмышки, на серой рубашке, серой, как этот смог, и сам весь серый. Стянул рубашку через голову. Рассеянно пригладил волосы. Странно оглядел комнату. Уставился на мертвенно висящие шторы. За ними задымленный, задыхающийся город.

– Ты что? Вроде и не рада.

Павел опустился на диван.

– Подожди, ничего не говори. Не торопи меня. – Он потянул Ирину за руку, заставил сесть рядом. – Мне не просто начать. Я все продумал, котенок. Я сделал попытку оборвать, резануть по живому. И я понял: только ты настоящая. Ты – жизнь! Остальное слабость. Ошибка. Я не могу без тебя. А что у тебя халат мокрый? Ах, эта жара…

«Прошу тебя, не приходи ко мне, не звони. Я сам тебе позвоню…» И его взгляд, убегающий, затравленный взгляд. А я? Я люблю его. Всего. Какие у него тонкие пальцы и ногти красивые. Он меня любит, но что-то всегда стоит между нами. Стена. И всегда будет. Ходит за нами. Я ее чувствую. Если бы я могла просто так, по-бабьи, броситься к нему и знать, о чем он думает».