Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Если бы он мог, он бы сейчас забрался в меня, лишь бы где-нибудь укрыться, спрятаться, – мелькнуло в голове Ирины. – Что его так пугает? Боится? Чего? Нет, это все Алла!»
– Ночью не могу один. Сам не знаю, что со мной. Жду, вдруг что-то… Смотрю на шторы – шевелятся. Почему шевелятся? В такую тухлую жару! Вот я и впустил сдуру эту идиотку. Ты не думай, клянусь, ничего не было. Просто сидели, ее грибной чай со льдом пили. Гадость ужасная. А тут еще Мадам привязалась: негде ей с Женькой перепихнуться. Я какой-то не свой, разваливаюсь на куски. Надо было просто позвонить тебе, позвать. Но ведь ты не бросишь меня, я же ни в чем не виноват.
По его лицу пробежали частые мелкие судороги, капельки пота на лбу. Глаза стали совсем темные, так расширились, разлились его зрачки.
– Она не придет. Нет, – вдруг сказал потерянным голосом.
– Кто… она? – холодея, прошептала Ирина. Попробовала освободиться, но его руки намертво окольцевали ее бедра.
– Не может прийти. Это чушь, абсурд. Я знаю. – Он убеждал себя изо всех сил, но не мог справиться. – Покойники не приходят. Ее же сожгли уже, наверное. Она уже на пожаре обгорела. Конечно, сожгли. Это бредни деревенские, бабьи выдумки. Не верю. Но я прошу тебя. Я не смогу без тебя.
Ирина отодвинулась от него, сжалась, уклоняясь от его рук.
«Жара. Вся в поту…» – вдруг подумала она.
Павел легко поднялся, чуть разочарованно улыбнулся.
«Другого ждал? Или теперь стыдится, что разоткровенничался. Самолюбивый, малодушный мой Пашка!»
Он увидел – взгляд ее смягчился.
– Котенок, я знал, мы любим друг друга. Бывают недоразумения, но это все мелочи, мелочи. Главное, мы вместе.
Странные пустые слова, высушенные до звона, до потери смысла.
Он прильнул лицом к ее груди. Заговорил с открытой нежностью:
– Ну ладно, котенок. Откуда этот холод в тебе? Это не ты. Ну не надо.
– Сразу слишком много всего. – Ирина почувствовала себя виноватой. Что она, право?
– Последнее слово за тобой, конечно. Но для себя я решил. И уж ясно, не из-за этой записки. – Он мельком глянул в повисшие, пропитавшиеся смогом шторы. – Я шел к этому нелегко. Но зато честно. Согласись. Зато все окончательно. Я не хочу откладывать, рисковать.
Он взял в ладони ее лицо с особой осторожностью. Свое надо беречь.
– Только представь себе. Всегда быть вместе. Все так просто и ясно.
Ирина вдруг устыдилась сама не зная чего, опустила глаза.
– Что-то я не пойму тебя, а, котенок? – Павел чуть встряхнул ее за плечи.
– Просто устала. – Ирина ласково высвободилась. – В голове какая-то дурь.
– Отдыхай, родная. Конечно, ты измучена. Выпотрошили тебя. Ну, поцелуй меня!.. И все? Ну, ладно. Еще успеем.
«Ушел. Как тихо. Значит, все позади. Они нашли записку. Она сама убила себя. Почему? Кто знает. Чужая душа – потемки. А моя? Каждая душа – потемки. Но как можно себя не знать? Будто у меня в душе тайны, и я сама от себя что-то прячу. Скрываю. Так не бывает. Тогда почему я сейчас не рада? Нет, я рада. Я должна быть рада. Пусть только все это отойдет от меня, забудется. И не такое забывается. Какая я соленая, сто потов сошло. В душ!»
Ирина прошла в ванную, заперла задвижку. Голубые пластиковые шторы. Обычно прохладные, но и они теперь нагрелись от вездесущей жары. «Живые. Они умеют нашептывать, шептаться с водой. Вода все смывает. Как хорошо».
Ирина запрокинула лицо. Вода хлынула изо рта. «Я похожа на тот дурацкий фонтан в Коктебеле, – подумала Ирина. – Вымыть бы себя изнутри. Все тоскливое, чужое, темное. Если бы месяц назад Паша сказал бы мне: поженимся, сдохла бы от счастья. А сейчас? Весь этот месяц. Что же в нем такое было?»
Ирина не стала вытираться. Накинула на мокрое тело халатик. Замерла, стиснув халатик. Шелк облепил все тело, как вторая кожа.
«Вот он! Сидит в кресле».
Угол кружевной занавески уютно свернулся у него на коленях. Гладит тюль. Тюль сыто, по-кошачьи мурлычет. Застарелой погребной сыростью, смрадом пахнуло на Ирину.
– Ириночка, у вас дверь нараспашку. Павел Евгеньевич второпях, э, да нет, от приятного волнения дверь за собой не захлопнул. Смотрю – в двери щелочка. Простите великодушно, воспользовался, зашел. Знаете ли, Ириночка, люблю я щелочки. Щелочка вещь тонкая, извините за каламбур. Не удержался, захотелось зайти к вам на минуточку, лично поздравить. Ну, вот и все! Дело закрыто. В архив, в архив… – Николай Андреевич открыто улыбнулся, без затайки. – Хотя, скажу вам, с самого начала что-то подсказывало мне, нет, не может быть. Не вы, не вы. С вашими-то глазками. Да накиньте на себя что-нибудь сухое. Прохватит сквознячком, тут вам и простуда, и воспаление легких, и бронхит, и менингит. Хотя в это лето и сквознячка нигде не найти. Дефицит. Разве что на лесных пожарах, где нашу покойницу нашли.
Ирина выскочила из комнаты. Бегом обратно в ванную. Стала сдирать с себя мокрый халат, липнет к телу, прирос. Еле стянула. Надела другой, махровый. Посмотрела в зеркало, не видя там ничего, кроме уходящей в бесконечность туманной пустоты. Схватила с полки губную помаду, жирно мазнула по губам. Прикрыться маской. Запустила расческу в волосы, выдрала. В голове нестерпимый гул. Сердце стучит, бьется в горле. Сглотнула. Проглотила сердце. Опять бьется в горле.
– Ириночка! – ласково позвал из комнаты Николай Андреевич. – Где вы, золотце? Я уже соскучился.
Нашарила ногами тапочки. «Все, все. Дело закрыто. Надо собраться с духом, войти с улыбкой».
– Вот славно! – обрадовался Николай Андреевич. Вроде бы искренне. – Приятно посмотреть на счастливого человека. Редко, редко доводится нашему брату видеть счастливых людей. Вообще-то с вас причитается, а? Отпраздновать бы. – Он хитро и весело подмигнул. – Ну, это я так, к слову. Устаю, знаете ли. Искалеченные судьбы. Совсем юные, но уже безнадежно загубленные. Тяжело смотреть. К тому же, если по правде, устаешь подозревать. По долгу службы обязан, обязан. Просто изнашивает всего, но куда денешься? Потому так радуюсь, на вас глядя. Счастье, так сказать, в незамутненном виде. Особенно пленяет безоблачность. – Николай Андреевич сбросил прилипчивый тюль с колен и откинулся на спинку кресла, с какой-то доверчивой радостью глядя на Ирину. – Ведь я вам в отцы гожусь, Ириночка. Вот уж, простите великодушно, растрогался я. Глазки-то у вас сияют! В архив, в архив…
«Чуть перебирает, пожалуй, уговаривая меня, как я счастлива. Да нет, все открыто, без притворства, без подвоха».
– Выходите-ка вы замуж за Павла Евгеньевича, мой вам совет, и все забудьте. Отдохните и, главное, забудьте. Да, собственно, и забывать-то нечего, если вдуматься.
– Вот и Паша как вы: «отдохни, забудь», – постаралась улыбнуться в ответ Ирина.
«Надо соглашаться, кивать, поддакивать. Тогда он скорее уйдет. Лишь бы он ушел».