— Дмитрий Брикер, — послышался издалека чей-то усмехающийся голос. — Никак не ожидал вас здесь увидеть.

— А где я, собственно говоря? — он попытался дернуться, но запястья были намертво прикручены к спинке стула. — И раз вы не ожидали меня, то какого лешего связали?

— Я люблю гостей. Нечасто они здесь бывают по своей воле. Все больше силой приводить приходится, — и из темноты раздался каркающий смех.

— Прекрасно, я рад за вас. А теперь скажите, кто вы и что я здесь делаю, когда должен быть на маяке?

— Хм, значит, вам надо дать еще немного времени, чтобы окончательно прийти в себя, отдыхайте, пожалуй, я приду позже, — и вслед за этим раздался звук удаляющихся шагов.

— Постойте! По крайней мере, хоть развяжите меня!

— Я вас не связывал, — усмехнулся голос. — Вы сделали это сами.

— Сам? — Дмитрий растерянно оглянулся и попытался дернуться, но руки вновь свело судорогой. — Это как же я смог сам себя так скрутить, интересно…

Он чувствовал ноющими запястьями впившиеся в них и прожигающие насквозь веревки и понимал, что помочь тут может только нож. Он откинул голову и прикрыл глаза. Все тело болело от напряжения, в голове стучали стотонные молоты. Он связал себя сам… Но как?.. Связал… перед глазами вдруг возникла картина: темный силуэт мужчины с заложенными за спину руками. Где он мог ее видеть? Он сморщил лоб и принялся лихорадочно перебирать в голове все возможные варианты, пока вдруг не понял, что не просто видел эту картину, он осязал ее, держал в руках и… ненавидел всей душой. В этот миг осознание вдруг накрыло его с головой: это была обложка. Обложка книги, которую ему какой-то тайный недоброжелатель прислал по почте. И называлась она «Грязная история». Едва раскрыв ее и начав читать, Дмитрий тут же отбросил книгу в сторону: это оказалась книга откровений его коллеги по рокерскому цеху — Николая Самсонова, с которым вот уже много лет они старались обходить друг друга стороной.

Много лет назад они как-то столкнулись на очередной совместной вечеринке. Ники уже тогда выглядел и вел себя как заправская звезда глэм-рока: сумасшедший цвет волос, не менее сумасшедшие укладки, яркий макияж и маникюр, пестрые женственные шмотки в духе Стивена Тайлера… Юные девчонки сходили по нему с ума и без лишних просьб раздвигали ноги. Дмитрий же в обычной жизни ничем не отличался от среднестатистического мужчины — вот разве что густой и длинной шевелюрой. Но он уже был звездой: «Гаррота» выстрелила несколько лет назад, и все узнавали его на улицах, а Ники только начинал свой путь к успеху.

— Эта гребаная книга, гребаная «Грязная история», — бормотал Дмитрий, пытаясь освободиться от пут, — как посмел ты написать ее, проклятый ублюдок?! Столько лет прошло, а ты снова все это вывалил на всеобщее обозрение, тварь! — закричал он во весь голос.

Он увидел эту книгу в магазине пару лет назад, но купить не решился, и вот она лежала у него на столе, заботливо присланная анонимом. Не сам ли Самсонов подсуетился? Брикер открыл книгу и сразу пролистал к середине восьмидесятых, к той памятной для них обоих вечеринке, и застонал, поняв, что Ники ни о чем не умолчал, рассказал все как есть. Теперь весь мир узнает, почему солист «Гарроты» развелся со своей первой женой. Дмитрий со злости швырнул книгу в стену.

Вечеринка была в самом разгаре, когда Женя, мило улыбаясь и потягивая пятый по счету коктейль, проворковала:

— Любимый, я скоро. Подождешь полчасика? — и, не дожидаясь его ответа, ускользнула куда-то в направлении дома хозяев вечеринки.

Брикер выпил еще пол-литра пива, потом еще и еще, а Женя все не шла, и тогда он последовал за ней к дому, пересекая влажную от ночной росы зеленую лужайку. В доме горело всего одно окно: гости разошлись по саду, а во дворе громко играла музыка. Подойдя ближе, Дмитрий понял, что горит окно туалета. Жене плохо? Она намешала слишком много коктейлей. Наверное, надо вызвать врача. Он, спотыкаясь, заспешил по коридору к уборной и распахнул ее с криком:

— Женя, тебе плохо? Давай я вызову врача!.. — но слова тут же замерли у него на губах.

Маячник сильнее стиснул кулаки и завыл — путы никак не поддавались.

— Ты связал себя сам, — снова раздался в его сознании тихий, но настойчивый голос.

Он с трудом поднял веки, и вдруг глазам его предстала та самая сцена тридцатилетней давности, повторенная с точностью до каждой детали: в помещении вспыхнул яркий рассеянный свет, и в отдалении Дмитрий увидел сиявший белизной фаянсовый унитаз, на котором восседал юный Ники Самсонов со спущенными штанами и сжимал в объятиях полуголую Женю. Она двигалась ритмично, в такт собственному частому дыханию. Одна ладонь ее покоилась справа на полотенцесушителе, а второй она сжимала крашеные черные волосы Ники. Вверх — вниз, вверх — вниз… Стоны, сбивчивое дыхание… крики и снова стоны… Дмитрий не мог оторваться от этого зрелища, и где-то в глубине его сознания мелькнула полубезумная мысль: «Как она прекрасна…»

Они никак не отреагировали на его громкое вторжение, даже не повернулись в его сторону, и он молча развернулся, вышел и закрыл за собой дверь. Ники, Женя и унитаз с полотенцесушителем вдруг разлетелись на атомы, а свет погас. Брикер ощутил, как веревки, удерживавшие его онемевшие запястья, внезапно лопнули, а руки безвольными плетьми повисли вдоль ножек стула.

— Женя… — пробормотал он едва слышно. — Что же ты наделала…

— Ну что, поздравляю с освобождением, — усмехнулся знакомый голос. — Я же говорил, что не связывал тебя.

— Сомнительная какая-то свобода. Этот эпизод не стерся из моей памяти, да и Самсонов не собирается о нем забывать. Иначе зачем он рассказал о нем в своей гребаной книге?!

— Так убей его. Приведи сюда и убей. И ее тоже. Никто и никогда не узнает об этом.

— Что?! Ты в своем уме? Да кто ты вообще такой?..

— Похоже, ты все еще опутан… — пробормотал голос.

Дмитрий попытался встать, но покачнулся и удержался на ногах, лишь ухватившись за спинку стула — лодыжки его тоже были крепко связаны. Он застонал и рухнул на стул, закрыв руками лицо.

Силуэт выступил из темноты и хлопнул в ладоши. В тот же миг помещение поплыло у Дмитрия перед глазами, он ухватился за стул, чтобы не упасть и обнаружил, что снова находится в своей старой каморке на маяке. Из приоткрытой двери внутрь проникал слабый и хмурый свет: за ночными кошмарами последовало, наконец, отрезвляющее утро.

Смотрителю уже давно ничего