Александр по-своему оценил сувенир, полученный мною за вечер ни о чем и без обязательств.

– Интересно, как быстро и за сколько ты перескочила бы от меня с концами, возможно, к моим врагам?

– Да ни за сколько. По одной причине. Меня нет у тебя. Ты просто случайно находишься рядом с одним моим маленьким интересом. И он не твое дело.

Мне кажется, он понял, о чем я. Поверил – не поверил, что так бывает, – мне безразлично. Не знаю, зачем сказала. Наверное, так: я могу и обязана врать ему из тактических соображений безопасности детей. Но лгать о собственных чувствах и мотивах, – это для него слишком много чести. Груздев может выдвинуться в президенты или генеральные прокуроры на свои грязные деньги, но для меня он в любом качестве – только бандюган из подворотни.

Прошло два месяца лечения Василисы в клинике.

Однажды в доме рядом с Александром засуетилась женщина в очках – без возраста и почти без пола. Александр представил ее как адвоката по бракоразводным делам – Инной Петровной Соколовой. Она общалась с детьми, все записывая на диктофон, разговаривала с Ферузой. Задала несколько вопросов и мне.

Я отвечала коротко и объективно. Не было сомнений в том, что влиять на что-то невозможно. Да и какой результат может быть хорошим? Такого не существует. Выжили бы все участники – это самый идеальный вариант, и не факт, что он осуществим.

Вскоре суд вынес решение о разводе Груздевых, о полной опеке отца над детьми, о лишении прав матери в связи с ее неадекватным состоянием.

Придворные врачи и эксперты Александра подготовили пакет о полной и бесперспективной недееспособности Василисы. Ее состояние, недвижимость – все, что было оформлено на Василису в Америке, когда Александр прятал по другим карманам деньги, слетело в момент, как с белых яблонь дым.

– Что с Василисой будет? – прямо и настойчиво спросила я у Александра. – Где она будет жить? На что?

– Все будет замечательно, – с готовностью ответил он. – Еще полечится. Потом решим вместе, как она предпочитает жить – вместе или раздельно. Я полагаю, что ей удобнее будет жить отдельно. Дети растут: не стоит им видеть ее в плохом состоянии и в любое время. Ежемесячное содержание ей предусмотрено в документах, наймем помощницу.

– Где именно она будет жить?

– Решим в ближайшее время. Разумеется, я посоветуюсь с тобой. Выберем ей небольшую приличную квартирку. Тебе не нужно так беспокоиться. Это обычное, очень распространенное развитие подобных браков. Не каждая женщина способна вынести испытание богатством, достойно выполнять миссию хозяйки такого дома и матери. Ты просто мало общалась с подобными людьми. Выпивка, наркотики, нервные срывы – обычная история. Я о ней позабочусь, но у подобной неадекватности не должно быть жертв. Ты согласна?

– Без комментариев. Отвечу потом, по результату.

Если бы что-то было в моих силах, я бы попыталась заморозить развитие событий. Василиса уже обжилась в своей сверхэлитной и комфортной клинике. Она там живет изолированно, как в хорошем отеле, но при особом уходе и режиме. Да, она тоскует по свободе – не по детям, нет. И она не в состоянии понять, что свободы ее лишили пожизненно. Я именно это вижу совершенно отчетливо.

Василиса – не буйная сумасшедшая, она не страдает амнезией, и в этом главное ее преступление. Она не просто свидетель, но свидетель обиженный, ущемленный и оскорбленный. Сойдет с ее мозга морок лекарств, и может родиться идея мести.

Я продолжала навещать Василису, рассказывала ей о планах бывшего мужа: найти ей квартиру, помощницу, о приличной сумме каждый месяц. Она освоилась с этой мыслью и однажды встретила меня в оживленном, почти радостном состоянии:

– Я тут подумала, Ксю, а ведь это здорово: жить одной. Скажи? Да еще с деньгами, с помощницей, которая будет готовить, убирать, а я – по магазинам ездить. И наконец найду приличного пластического хирурга, чтобы как-то все подправить. Я же больше не жена Александра, который боялся, что из-за меня выследят его и его дела.

Боже мой, я даже не могла ей сказать, чтобы заткнулась со своими планами. Наверняка нас прослушивают, и Александр все это услышит. Но я в тот раз поняла, что отдельная квартира, какая-то независимость Василисы – это миф. И он даже не для нее, а для меня.

Прошло еще немного времени, и Александр будничным тоном сообщил мне, что в той клинике больше не могут держать Василису, но врачи не считают ее окончательно готовой для самостоятельной жизни. Поэтому ее просто переведут в другую больницу, она немного проще, но уход хороший.

Сердце у меня оборвалось, но я постаралась спокойно сказать:

– Александр, я требую, чтобы ты мне назвал это место и чтобы меня туда пускали.

– Дурочка, – рассмеялся он. – Чего тут требовать, Никто, кроме тебя, к ней не рвется. Конечно.

И я успела два раза навестить Василису в запущенной двухэтажной, какой-то явно левой «больничке», в которой затхлый воздух стоял без малейшего движения, персонал был похож на немых зомби, а охрана была как в тюрьме.

У Василисы и тут была отдельная палата, если можно так выразиться. Это был обшарпанный закуток с кроватью и ржавой ванной. И она сама была уже под воздействием самых грубых и дешевых лекарств в лошадиных дозах. Но я в разговорах с Александром продолжала упорно и безуспешно развивать тему ее выписки. Рассказывала, как Василиса изменилась. Намекала, что она ничего не помнит о прошлом в Америке, я специально проверяла. Спрашивала, когда мы поедем выбирать ей квартиру. Он мне посоветовал пока просто поискать подходящий вариант по Интернету.

Однажды утром он позвонил мне в машину и попросил заехать к нему в офис.

Александр встретил меня у входа в свой кабинет.

Мы вошли, он запер дверь на ключ, приобнял меня за плечи и произнес фальшиво-скорбным голосом:

– Беда у нас, Ксюша. Не уследили эти рукожопые санитары. У Василисы был приступ депрессии, а они разрешили ей держать лезвия для безопасной бритвы, чтобы ноги и подмышки брить. Она ночью перерезала себе вены в ванне. Нашли слишком поздно. Нет ее больше, нашей Васи, матери моих детей.

Ноги мои мгновенно стали холодным студнем. Я просто упала на стул, к которому подтолкнул меня Александр. И мозги застыли, лишь одна мысль продолжала биться: «Чего тебе ждать, идиотка? Твоя очередь подошла. Да и дети ему – обуза. Беги. Вот прямо сейчас. Не идут ноги, тащись ползком. А если догонит, целуй ему ботинки и проси пощадить…»

– Я обещала сказать по результату, что думаю… Вот и он. Александр, я знаю о тебе больше, чем могла в принципе о чем-то знать Василиса. Отдай мне детей, которые тебе точно не нужны, и отпусти. Тот, кто способен многое знать, умеет и молчать. Дай мне уехать с малышами… Оформим все легко, какие у тебя проблемы… Ты сдашь на день в приют, я усыновлю сирот. И ты никогда ничего о нас не услышишь.

Он смотрел на меня со странным выражением, почти с нежностью. Так, наверное, все садисты и убийцы иногда смотрят на своих жертв. Потом опустился рядом со мной на колени, взял мои руки в свои ладони, сжал, произнес: