А дальше, в общем, и рассказывать нечего. Я просто расслабилась, вкусно ела, пила вино, смеялась их шуткам. С женщинами говорила о тряпках, с мужчинами – о политике и экономике. Чувствовала со всех сторон все более заинтересованное внимание к себе.

Один эпизод запомнился мне особо, я сохранила его в памяти во всех деталях.

Вечер был в разгаре, когда дверь в зал разъехалась и вошли два человека в строгих черных костюмах и белых рубашках. У них были серьезные, даже мрачноватые лица. Они помахали издалека хозяевам, которые сидели за столом, затем за ними въехала инвалидная коляска с ручным управлением. В ней сидел худой мужчина с длинным носом и острыми серыми глазами под тенью густых бровей. Хозяин суетливо, даже угодливо устроил эту троицу за меленьким столиком у окна.

Мы с Валентином пробыли на приеме еще час. И за это время я поймала ровно пять внимательных взглядов серых глаз человека в инвалидном кресле.

Когда мы уже ехали домой, я легко вызвала в памяти разговор Александра и Григория, который подслушала в Санта-Фе. Григорий рассказывал о том, что встретил в банке Лос-Анджелеса «важняка» Илюху, которому бандит Хмырь по приказу Александра когда-то прострелил позвоночник. Он сказал, что тот, наверное, приехал по их душу. Так он, похоже, был более чем прав.

– Странные люди были на этом приеме, – произнесла я вслух. – Тех, которые пришли позже всех, посадили у окна. Один в инвалидном кресле, два других с такой выправкой, как будто у них пистолеты в каждом кармане.

– Не знаю, как насчет пистолетов, – рассмеялся Валентин, – но ты практически угадала. В кресле – бывший следователь генпрокуратуры по особо важным делам Илья Харитонов, с ним его адвокат и один конторский мужик. Серьезная троица. Наверняка кого-то пасут. Этому Харитонову все неймется. Я был уверен, что он живет в Лондоне.

– Хозяин пригласил их на этот прием?

– Точнее будет так. Им зачем-то понадобилось сюда прийти, а хозяин был вынужден пригласить. Это не те люди, которым отказывают. Они многих держат на разных крючках.

– Мне казалось, что порядок другой: сотрудники правоохранительных органов просто обслуживают богатых людей за деньги.

– Да, пожалуй, это основная категория. Но есть и другие, те, для которых власть над ситуацией важнее денег. Они, конечно, называют это справедливостью и законом, но я не верю в пафосные слова. Велик соблазн корчить из себя карающую руку то ли закона, то ли бога, держать в страхе сильных мира сего. Я думаю, это от лукавого.

– Забавная точка зрения на справедливость и закон. Но я тебя поняла, я в теме, как говорят партнеры Александра. Похоже, этот «важняк» в инвалидном кресле всерьез рискнул жизнью, разоблачая преступников.

– Да, он поплатился. Но стал только злее. Гордыня… – Валентин откровенно свернул разговор.

Той ночью Валентин после хлопка, зажигающего светильники-светлячки, сказал мне общие слова, зато какие:

– Ты была лучше всех.

На следующий вечер он приехал ко мне домой без звонка. Произнес:

– Извини, я буквально на минуту.

Надел мне на палец кольцо с розовым алмазом, поцеловал в щеку, повернулся, чтобы уйти, и добавил практически на пороге:

– Мое предложение: считать вчерашний вечер нашей помолвкой, для которой вовсе не обязательно продолжение… Не настаиваю на немедленном ответе. Просто жду, как всегда.

Это был не слишком приятный сюрприз. Он требует от меня какого-то хода. Чего очень не хотелось. Полагаю, Валентин знал, что мне будет трудно ответить в любом случае. Он не посмотрел мне в глаза, делая смягченное и осторожное предложение руки и сердца. Или так страшно боялся сразу прочитать в моем взгляде отказ, или… Возможно, он просто трус во всем, что выходит за границы безусловной власти поста и денег.

Главным ценителем моего розового алмаза оказался, разумеется, Александр. Других друзей, подруг и сослуживцев у меня больше нет.

– Я правильно понял появление этого булыжника на твоем пальце? Это оно? К нему прилагается фамилия Федорова?

– Пока ничего ни к чему не прилагается. Просто ненавязчивое предложение.

– По поводу ненавязчивости нашего скромного Валика я в курсе. Такая тихая, деликатная промокашка. Если есть интерес, впивается всеми драконьими зубами и когтями. Учти.

– Спасибо. Непременно учту твое наблюдение.

Одинаковый выбор мне постоянно предлагает судьба: хуже или еще хуже. Или вообще край.

Я не могу не видеть очевидное: Александр ревнует не как работодатель, у которого могут увести ценный кадр. Не только так. В нем заговорил голос самца и собственника. Тут не важно, есть ли у него какие-то эмоции ко мне. Важно лишь то, что его дикарское сознание никогда не справится со сложной психологической данностью. Организм Александра начинают рвать и крючить злоба, ярость и агрессия неукротимого зверя. Ему не нужна я, он понимает лишь одно: мое место у его ноги, под его властью.

Наши отношения сразу резко изменились. Исчезли его липовое добродушие, вполне правдоподобное уважение, постоянно подчеркиваемая забота обо мне. Исчезла дистанция – вот что ужасно. Он слишком близко подходил ко мне во время разговоров. Мог при встрече или прощании резко притянуть к себе и не обнять, а грубо прижать жестом не влюбленного мужчины, но насильника.

Мне совершенно понятно, что до взрыва бесконтрольного желания – рукой подать. И что это может быть воплощением моих самых интимных кошмаров.

Я не выношу насилия даже в самом невинном зародыше. А передо мной концентрат насилия, его абсолют и неотвратимость. Физическая сила тренированного здорового мужчины, его инстинкты, потребности плоти и главная мышца под названием разум – это все создано для прыжка хищника с целью схватить, овладеть, прожевать и сожрать. И не важно, что именно схватить – женщину, банк, город невинных жертв.

Я не боялась Александра, я боялась силы своего протеста. Как бы мне хотелось, чтобы в этой ситуации моими цепями не были слабые детские ручки. Любые другие цепи я бы сумела разорвать, ведь в другой ситуации я бы не дорожила своей жизнью, которая сейчас нужна не столько и не только мне.

Я встречалась с Валентином. Как он и обещал, мы пока не возвращались к нашей главной теме.

Это было время, подаренное мне на размышление. Так считал Валентин. И я могла тянуть свое размышление сколь угодно долго. Я по-прежнему отдыхала и согревалась в его нежных и терпеливых объятиях. А мысли рядом с ним у меня были адские.

К примеру, я ему рассказываю о грубости насильника и рабовладельца Александра, дарю информацию, с которой он легко бы нашел врагов Александра. Его многие давно пасут и держат зло, как этот искалеченный следователь… И его берут, и Валентин давит на суд, и тот дает Груздеву пожизненное заключение. И все происходит в один момент, так, что дети даже не увидят, не узнают…