– Ну, ладно. – Мне хотелось скорее закончить разговор. – Куплю «Сибирь».

– Нет, извините, – вмешался Антон. – «Сибирь» нам не подходит. Вы же понимаете, что скоро у нас родится ребенок. Соньчику будет и так тяжело. Ребенок и учеба! Когда же ей еще стирать? Нам нужен только автомат.

Он посмотрел на мою маму своими прокурорскими глазами и выдал, как выстрелил:

– Эта машинка очень облегчит жизнь вашей дочери.

– Политикан! – ругалась мама, выкладывая на стол свою зарплату. – Это не ей! Это себе ты хочешь жизнь облегчить! Бедная девочка! Наивный ребенок! За кого ты выскочила замуж?!

Конечно, дело было не в деньгах. Поэтому на улице, когда мы вышли, я начала реветь.

– Что ты плачешь? – спрашивал меня Антон. – Что ты так плачешь? Объясни?

Я не умела объяснять. Мой муж и мама говорили на разных языках. Я как баран на новые ворота уперлась в эти трудности перевода. «Он нас не понимает – значит, он чужой», – вот это в голове моей вертелось. А ведь могла бы просто взять да спросить…

И я спросила лет через пять после свадьбы. Антон тогда купил моей маме новую стиралку, вот я его и спросила:

– Как ты посмел, мерзавец, просить у бедной тещи денег?

– А потому что я на сто процентов был уверен, что, если теща обещает сумму, на нее можно рассчитывать.

Он улыбнулся, почесывая свежеприобретенное брюшко, и добавил:

– Да, сейчас я понимаю, что был не прав. Я не знал, что в некоторых семьях, оказывается, можно пообещать и забыть обещание. Сейчас я это понял, теперь до меня дошло…

– Нет, – я ему сказала, – ты еще не все понял. Если теща обещает зятю сумму, он должен поблагодарить и отказаться. Ты должен был сказать моей маме: «Какие деньги? Пожалуйста, не беспокойтесь…»

– Ах вот оно что! – Антон рассмеялся. – Ах вот какие тонкости! Вот это я до сих пор не смог понять! Мне на это еще лет пять потребуется.

Двух слов хватило, чтобы объясниться. Но тогда, через пару недель после свадьбы, я тупо отрыдала два часа в электричке и потом еще весь автобус, который тащил нас с вокзала до общаги. Друг Зильберштейн был в шоке, он не знал, что делать, как эти слезы остановить. С утра пораньше он сгонзал в магазин и привез мне нормальную стиралку. Она крутила наши джинсы, и этот мерный тихий звук барабана меня успокоил.

Если бы на месте автомата оказалась «Сибирь» – я бы точно сбежала из дома, после первой же стирки. Ни ребенок, ни кровать не смогли бы спасти наш брак. Потому что у меня очень слабые нежные ручки, и тупая работа убивает все мои светлые чувства.

Мой сын родился в разгар летней сессии. Я все сдала досрочно, остался только один экзамен по русской литературе.

Для профессора Тролля студентки всегда старались надеть мини-юбки. На оценки это не влияло, но все упорно распространяли слух, что за юбку он повышает на один балл. В мини я уже не влезала, и, честно говоря, за несколько дней до родов меня бы вполне устроил трояк.

«Анна Каренина» – такой достался мне билет. Как назло, я прочитала только первый том, второй был потерян, а сидеть в библиотеке на девятом месяце мне совершенно не хотелось. Поэтому я начала подробно излагать все, что запомнила из первого тома.

– Каренин был не так уж отвратителен… – сказала я профессору доверительным тоном. – Трагедия Анны заключалась в том, что она ждала от мужа страсти. Зачем-то вбила себе в голову, что вышла замуж без любви…

Профессор усмехнулся, он заметил мое обручальное колечко.

– Извините, если не секрет, а вы как вышли замуж? По любви?

– Профессор!.. – Я посмотрела на старого еврея как на младенца. – Вы же взрослый человек, у вас жена и дети, вы же понимаете, что любовь – это качество отношений. Она возможна на любом уровне… К примеру, между продавцом и покупателем… Почему бы ей не возникнуть между мужем и женой?

– Угу, угу… Понятно. – Он кивал, заполняя ведомость, – любовь – это качество. А страсть? Уточните разницу, пожалуйста, раз уж вы начали с импровизации.

Профессор давно привык к тому, что все неподготовленные студенты начинают разводить ля-ля на общие темы, но почему-то он решил меня послушать.

– Как намекал нам Лев Толстой, – я начала выдумывать, – любовь – это когда смотришь на человека и знаешь, что с ним ты будешь жить долго, счастливо и умрешь в своей постели с чувством выполненного долга.

– Угу… – Профессор дернул носом. – Давайте сразу перейдем на страсть.

– Страсть! – даже глазом не моргнула. – Страсть – это когда смотришь на человека, и кажется, что с ним ты не умрешь никогда. Вронский как раз и давал Анне эту иллюзию вечной жизни. Поэтому она под поезд и кинулась, когда прошла страсть… Иллюзии! Анну Каренину сгубили лишние иллюзии…

Я готова была извернуться в любую сторону, лишь бы старый Тролль забыл спросить меня по второму тому. Но он, конечно, спросил.

– Интересно, как в вашей трактовке будут выглядеть события, предшествующие самоубийству?

– Простите, – мне пришлось колоться. – Я не читала второй том.

– Жаль… – старый Тролль расстроился. – Вам не понравился роман?

– Понравился. Просто второй том у меня пропал, кто-то взял и…

– Знаете, я хочу вам поставить пятерку. Давайте, вы спокойно дочитаете второй том, и денечка через три я жду вас у себя на кафедре.

– К сожалению, дня через три у меня не получится. Завтра-послезавтра я иду в роддом. Может быть, там смогу дочитать? Не знаю, если будет время…

Профессор приподнял очки и с удивлением посмотрел на мой живот, задрапированный широким свитером.

– Простите, – говорит, – я не заметил.

Пятерку поставил. Я была страшно рада, отличникам у нас полагалась повышенная стипендия. Муж меня похвалил за хорошую успеваемость, но мои рассуждения про любовь и про страсть показались ему слишком туманными.

– Не знаю, – он сказал, – не знаю… это чисто женский взгляд на вещи. У мужчин все проще. У мужчины страсть – это когда смотришь на женщину и сразу хочешь ей вогнать. А любовь – это когда смотришь на женщину и веришь, что все равно когда-нибудь ей вгонишь.

– Угу, угу… – Я отвечала так же, как наш профессор.

На философию времени не было. Я собирала походную сумку. Мне было совершенно все равно, где любовь, а где страсть. Все эти вещи перестали меня беспокоить раз и навсегда в тот день, когда я попала в роддом номер три.

Это был самый позорный роддом во всем городе. Грязное здание зеленого цвета в окружении пыльных тополей. Здесь рожали бедные труженицы из рабочих районов, а также цыганки, алкоголички и такие, как я, бедные студентки. Несмотря на то что наступил уже девяносто восьмой, все они думали, что в нашей стране медицина бесплатна.