За весь вечер она не сказала больше ни слова. Поковыряла вилкой в тарелке с горячим, откусила кусок пирога да передернулась немного, будто пробежала по желудку тошнота. Ира поглядывала на дочь с тревогой, но и не спрашивала ни о чем. Когда встали из-за стола, шепнула Олегу тихонько:

— Поезжайте домой, Олег. И пусть она поспит подольше. Нервного срыва нам только не хватало. Поезжайте, поезжайте…

Дома Олег первым делом открыл окно. Июньская, настоявшаяся к вечеру, жара забрала из комнаты весь кислород, продохнуть было нечем. Как эта жара быстро наступила! Всего четыре дня стоит, а уже надоела. И тело под рубашкой скользкое, противное. И водочный поминальный хмель застрял наждаком в глотке. И даже расслабиться нельзя — поваляться после душа перед телевизором. Нехорошо вроде. Настя обидится, не так поймет. Хотя ей, похоже, все равно. Села кульком на кровать, опустила плечи, глядит перед собой горестно.

— Настюша, иди под душем постой… Тебе легче будет.

— Да. Сейчас, — отозвалась она вяло.

— А хочешь, вместе пойдем?

— Нет. Я одна. Ты пока чаю сделай, хорошо? Очень пить хочется.

— Конечно, малыш.

Приняв душ и напившись чаю, Настя уснула, свернувшись под простыней маленьким калачиком. Олег постоял над ней, повздыхал немного. Бедная девочка! Ничего, пусть поспит, утро вечера мудренее. Утром она встанет, и все будет по-прежнему. Сколько уже можно-то?…

Среди ночи он резко проснулся, будто кто поддал кулаком в бок. Поднял голову с подушки, уставился в темноту. Протянул руку — Насти рядом не было. Из-за кухонной двери выбивалась полоска света. Тело было липким от духоты, и сердце забухало тревожно и недовольно, когда он поднялся с постели и потащился, чертыхаясь, на кухню. Настя сидела на шатком квадратном стульчике, поджав ноги и уместившись на нем целиком, в позе несчастного эмбриона, обхватив худые коленки руками. Глянула на Олега так, будто полоснула накопившимся отчаянием, зашевелила губами. Он даже не понял спросонья, что она ему сказала. Стоял, пялился удивленно, пока она не повторила яростным шепотом:

— Пожалуйста, Олег… Давай Лизу к себе возьмем. Я прошу тебя, пожалуйста.

Нет, что происходит в самом деле, объясните ему? Кончится это когда-нибудь или нет?!

* * *

Она давно уже проснулась, но открывать глаза не хотелось. Не от плохого субботнего настроения, а просто на нее напало хитрое дамское притворство. Знала потому что: сидит парень на ковре у кровати, смотрит на нее, спящую. Очень хорошо смотрит. А что вы хотите? Под таким взглядом на любую тетку сонное притворство нападет. И кофе как вкусно пахнет — умереть не встать! Нет, надо открывать глаза, надо в очередной раз «удивляться» этому «кофе в постель». Главное, ногой не дрыгнуть ненароком. Опять он поднос с чашками на самый край кровати пристроил. В первое их утро именно так и вышло — проснулась, подскочила по привычке, сшибла поднос, к чертовой матери. Коричневые разводы на ковре так и остались. А все потому, что не привыкла она к буржуазным изыскам, чтоб кофе в постель. К женским утренним обязанностям по хозяйству привыкла, а кофе Олег ей сроду по утрам не приносил. Да она и не хотела особо. Жили и жили, как все супруги, исполняли обязанности. И ничего в этом плохого не видели. Чем плохо, когда человек живет и исполняет свои обязанности?

Чуть улыбнувшись и чуть дрогнув плечиком, Марина постаралась красиво проснуться, то есть слегка и по возможности грациозно вытянуться на подушках и медленно распахнуть глаза. И приятно удивиться присутствию Ильи на ковре у кровати, и еще больше удивиться кофе и бутербродам с ветчиной на тарелочке. Или сегодня с сыром? Или с маслом и джемом? Вообще-то хотелось бы с ветчиной…

— О-о-о-й… Привет… — хрипловатым спросонья голосом проговорила Марина, одновременно растягивая губы в довольной улыбке. — Опять ты меня балуешь, юноша-искуситель…

— Марин… Я же просил, не называй меня больше юношей. Мне не нравится.

— Почему? — протянула она насмешливо.

— Да звучит как-то нехорошо. Будто я не мужик, а пацан пятнадцатилетний, которого добрая мамаша к прачке для мужской науки пристроила.

— Я?! Это я — прачка?

Она села на постели, расхохоталась громко, но без обиды.

— Нет. Ты не прачка. Потому и не обзывайся! Хватит уже акцент на разницу в возрасте делать. Невелика и разница, между прочим.

— Ага. Десять лет, конечно не разница. А впрочем, я и впрямь больше не буду. Честное слово. Обещаю.

— Ну и умница. Давай завтракать. Видишь, я кофе сварил. Остыл уже, пока ты дрыхла.

Илья ловко поднялся с ковра, так, будто сидящая в нем пружина взяла и распрямилась сама по себе легко и непринужденно. Марина даже позавидовала слегка: ей вот так из «положения сидя» ни за что не подняться. Обязательно надо будет раскорячиться как-то, на корточки встать, руками во что-то упереться. Что сделаешь — возраст не молодой, кости не девичьи. Однако подумала она об этом вовсе не с грустью. Наоборот, накатила волна смешного и совсем не подходящего случаю кокетства — а нас и таких, вроде того, любят, не молодых и не шибко гибких. Хотя насчет «любят» — это еще бабка надвое сказала. Кака така любовь, простите? Так, снизошла блажь на впечатлительного юношу. А ей так вообще без разницы. Ей не любовь, ей результат важнее. В бегстве от свеженького, но дурно пахнущего женского одиночества все средства хороши. А тут вон какое хорошее «средство» само собой подвалило. Послал вороне бог кусочек сыру. Вернее, кусочек релакса. Не всем так везет. Таблетка анальгина оказалась на удивление сладкой пилюлей. Не жизнь, а сплошная медово-молочная ванна после хорошего секса, да с кофеем в постель. Не всем, не всем так везет.

— Слушай, а ты чего в такую рань проснулся? Суббота же. — Марина снова потянулась, на этот раз по-настоящему.

— Не знаю. Я привык рано вставать. С армии еще.

— Ого. А ты и в армии служил?

— Ну да… А что в этом удивительного?

— Не знаю… Сейчас вроде никто особо туда не стремится. Все платят, в институтах отсиживаются.

— Нет. Я не платил и в институте не отсиживался. Я сознательно в армию пошел. В ракетные войска. Хотелось на жизнь со стороны трудностей посмотреть. Да и с выбором профессии торопиться не хотелось.

— Ух, какой ты правильный! Молодец.

— Да. Я правильный. Мне так жить интереснее, понимаешь? Когда все правильно.

— А вот и не все у тебя правильно. Было бы гораздо правильнее, если б ты не со старухой связался, а нашел себе молодую девчонку.

— Марин… Ну я же просил. И ты только что обещала… Забыла, что ли?

— Да ничего я не забыла. — Она раздраженно поставила чашку с кофе на поднос. — Просто надо всегда называть вещи своими именами. Надо же, правильно все у него!

— Да, правильно! И потому я выбрал себе женщину сердцем, а не паспортными данными. И вообще хватит уже об этом, Марина. Я вполне серьезно тебе говорю. Хватит.