— А почему? Из вредности, что ли?

— Нет. Не из вредности. Как она говорит, ей больше жить нечем, кроме памяти. У бабушки Кати своя личная семейная жизнь, пусть короткая, но состоялась, и мама меня, хоть и без мужа, но родила, а у нее никого, кроме родителей, не было. Она их тут сама дохаживала. Сначала прабабушка лежала с инсультом, потом прадедушка с инфарктом. Потом еще Катька с ней какое-то время жила, когда Лиза родилась. Катькина мама с моей мамой еще со школы подругами были…

— Ее Ольгой звали, Катину маму?

— Ну да. Ольгой. Она очень красивая была. Вышла замуж рано, в нее важный чиновник влюбился. Получается, из семьи увела. А потом он умер — Катьке тогда лет десять было. Ольга снова замуж вышла, но со вторым мужем, Катькиным отчимом, плохо жила… Бабушка говорит, извел он ее. То ли ревностью, то ли просто сволочью оказался. Когда Ольга умерла от онкологии, он Катьку из квартиры выгнал. И выписал каким-то образом, и квартиру потом продал. Хотя права не имел! Надо было в суд обращаться, а Катька плюнула, не захотела. Она гордая была…

Слезы тут же заволокли Насте глаза, запрыгали по щекам мелкими быстрыми каплями, и она торопливо стерла их ладошкой, будто устыдившись. Олег подошел к ней, прижал голову к своему плечу, ласково провел по влажным волосам. Отчего-то волосы у нее в последние дни были влажными, а затылок горячим, будто сидевшее в девчонке горе пыхтело паром, выходя порциями наружу. Хоть бы уж отплакалась хорошенько, что ли.

— Ну-ну, Настенька… Все пройдет, все образуется… — проговорил он первое, что пришло в голову.

— Что образуется, Олег? Что теперь может образоваться? — дернулась она неожиданно из-под его руки, посмотрела сквозь дрожащие слезы почти со злостью.

— Не мы ведаем нашей жизнью, Настенька. У каждого своя судьба и свой срок.

— Да я понимаю, Олег, я все понимаю. Мне… Мне Лизу жалко… Вот каково ей сейчас, у тетки этой? Незнакомая совсем тетка… Лизка плачет, наверное…

Наталья девяти дней дожидаться не стала, увезла ребенка к себе в Павловск, попросив Иру собрать все справки для опекунства. Олег знал: Ира носилась по всем инстанциям как сумасшедшая, стараясь побыстрее определиться с этим деликатным поручением. А еще — он знал — Ира очень боялась, что Наталья передумает. И ему строго-настрого велела темы насчет Лизиного устройства с Настей не заводить. Да он и не собирался. Ему, если честно, тоже хотелось выползти из этой истории побыстрее.

— С чего ты взяла, что она плачет, Насть? — придав своему голосу побольше уверенности, спросил он. — У ребенка столько всего нового, увлекательного. И поездка на поезде, и новый город, и впечатления всякие! И эта Наталья наверняка будет ее облизывать первое время, так что…

— Олег… Ты это серьезно говоришь? — посмотрела на него Настя с ужасом. Даже глаза высохли, засияли тревожной болезненной голубизной, как небо перед грозой.

— Абсолютно серьезно, — растянул он губы в дурацкой фальшивой улыбке. Такой фальшивой, что самому противно стало.

— Нет, ты не можешь говорить это серьезно… Ты что, Олег? Она же маленькая совсем, какие такие впечатления… Она мать потеряла, ее ото всех знакомых оторвали…

— Что ж делать, Настенька? Такая судьба, значит. Ничего, она привыкнет.

— Да ты… Да ты… Ты не понимаешь, — тихо отступила она от него на два шага, злобно сощурившись и мотая головой. — И никто не понимает.

— Настя! — снова потянул он к ней руки, пытаясь вложить в свой возглас немного отцовской строгости. — Прекрати истерику, пожалуйста! Ну что это такое, ей-богу!..

Она вывернулась кошкой из-под его руки, снова отступила, затряслась вся в тихом безысходном плаче, прикусив до крови нижнюю губу. Вот что прикажете с девчонкой делать? Опять валерьянкой отпаивать? Уж сколько он в нее валерьянки за эти дни влил — спиться можно, наверное. Хорошо хоть, Ира вовремя появилась.

— Эй, молодежь… Вы что тут, ссориться надумали? Тоже, нашли время! Настюха, доставай столовый сервиз! Его ж, наверное, мыть надо. Я думаю, тетя Даша не особо тут его намывала, так что… Давай-давай, Насть, поворачивайся. Скоро люди набегут, а у нас тут конь не валялся.

Коротко всхлипнув и будто проглотив разом почти до готовности набухшую истерику, Настя деловито шагнула к допотопной лаковой «стенке», присев на корточки, начала вытаскивать из нижнего ящика горы тарелок. Олег сунулся было ей помочь, но Ира остановила его — не надо, мол. Он закивал понимающе. Ага, не надо. Пусть отвлечется. Вышел из гостиной на цыпочках, встал неприкаянно в коридоре. Пробегавшая мимо с кухонным полотенцем в руках Дарья Васильевна затормозила на ходу, уставилась на него задумчиво. Потом, мило улыбнувшись, проговорила, будто пропела:

— А нельзя ли вас, молодой человек, к нужному делу приспособить? Раз уж представился такой счастливый случай в образе мужчины в доме?

— Ну, приспособьте. Раз уж представился, — в тон ей проговорил-пропел он. Странная какая старуха. Не знаешь, как с ней и разговаривать. — Что делать-то нужно?

— Да у меня в туалете, прошу прощения за подробности, бачок плохо воду сливает…

Господи, этого еще не хватало! Совсем старуха сбрендила, честное слово! Что, слесаря не могла вызвать, что ли? Да он дома у себя отродясь в такие сантехнические подробности не лез, а тут…

— Хорошо. Я сейчас посмотрю, — вежливо улыбнулся он ей. И похвалил себя за выдержку. Молодец. Так держать. На провокации не будем поддаваться. И не это сделаем, если нужно будет. Надо, так и полы у вас тут помоем, и в магазин с кошелками сбегаем, за мукой и за постным маслом… Все ради любви к своей девочке, ясноглазому юному солнышку на тонких стройных ножках.

Со сливным бачком он не справился, конечно же. Открыв крышку, долго стоял над незнакомой конструкцией, пялился озадаченно. Так долго, что на него психоз напал — что он им тут, и впрямь слесарь, что ли? Хорошо хоть, народ начал потихоньку прибывать — туалет надо было освободить. Уважительная причина. Потом долго мыл руки в ванной, морщась от запаха дешевого мыла.

За стол сели в три часа, Ира сказала поминальную речь, обращаясь к Катиной фотографии в траурной рамке. Девушка там смотрелась настоящей красавицей — пышные яркие волосы обрамляли улыбающееся лицо, глаза смотрели ясно, живо и немного удивленно, будто спрашивали: чего это вы тут делаете, ребята? Выпили первую поминальную рюмку, не чокаясь. Настя глотнула, закашлялась глухо, сдерживая слезы, потом вдохнула с икотой воздух, и Олег слегка похлопал ее по напряженной горячей спине. Несмотря на горестный момент, все присутствующие разглядывали Олега с любопытством. Исподтишка, исподлобья. Что ж, ничего особенного. Жизнь есть жизнь. Одних поминаем, других разглядываем. Он и не возражал, суетился вовсю по праву немногочисленности за этим столом мужского начала — кому водки налить, кому салатика в тарелочку подложить. Сидели поодаль от него какой-то замшелый старичок да бледный прыщавый юноша, чей-то сын, уминая поминальные пироги торопливо, как голодный матрос. Так что в отношении соблюдения этикета Олег один и старался. Пусть оценят, как Насте с ним повезло.