– Ни в коем случае, адира, – качнул головой Дорофеев. – Мессер прекрасно подготовлен и знает особенности пустынь. Поверьте: ему не составит труда отыскать воду.

– Если она здесь есть.

– Я ещё не видел пустынь, в которых не было бы хоть капли воды. А если она – эта капля – есть, мессер её найдёт.

– Спасибо, Базза.

– К вашим услугам, адира. – Капитан помолчал. – Или в пустыне, или за её пределами мы обязательно встретим людей и с их помощью организуем масштабные поиски мессера и наших товарищей. – Пауза. – Если, конечно, мессер ещё не возглавил местные племена.

Шутка вызвала смех и у Киры, и у Акселя.

Однако следующие часы заставили их засомневаться в словах Дорофеева.

Цеппель неспешно, поскольку находился в поиске, шёл над пустыней, всё дальше и дальше удаляясь от берега, а пейзаж не менялся, словно она, мёртвая, решила посмеяться над цепарями, отчаянно надеющимися отыскать своих друзей. Песок, камни, скалы… Скалы, камни, песок… И всё это время Кира не покидала мостик. Молчала, то разглядывая пустыню через окна, то погружённая в задумчивость, держалась очень хорошо, однако Дорофеев видел, что рыжая на грани. Таинственное исчезновение Помпилио ударило по ней очень сильно, и с каждым часом его отсутствия Кире становилось всё труднее оставаться спокойной. И чем дольше летел «Пытливый амуш», тем лучше рыжая осознавала грандиозность стоящей перед ними задачи. Чужая, оторванная от Герметикона планета, о происходящем на которой им ничего не известно. И не только о происходящем: они не представляют себе географию этого мира и то, где искать Помпилио. Он может оказаться в лиге к северу, умирать от жажды, прячась в тени скалы, а они просто пройдут мимо… И ещё он мог утонуть, оказаться в воде в бессознательном состоянии и не суметь себя спасти. Он мог повстречаться с диким животным и погибнуть. Он… Переживания рвали душу Киры, заставляли кусать губы и сжимать кулачки… А потом она переводила взгляд на внешне спокойного и собранного Дорофеева и понимала, что должна учиться у капитана сохранять хладнокровие.

И училась.

И лишь однажды не сдержалась.

Нет, не закричала, не устроила истерику – высказалась. Они сидели в креслах: Базза – в своём, Кира – в кресле мужа. Других кресел на мостике не было. Выпили кофе, который принёс Валентин, а когда он ушёл, рыжая очень тихо сказала:

– Вы очень спокойны для наших обстоятельств, Базза.

И так упрекнула Дорофеева.

Капитан помолчал, едва заметно улыбнулся, поняв, что там, где иная женщина зашлась бы в истерике, адира дер Даген Тур сумела ограничиться коротким замечанием, и, не собираясь ни обижать Киру, ни обижаться на неё, ответил:

– Вы ведь знаете, что мы с мессером воевали друг против друга на Бреннане?

– Да, капитан.

– И вы знаете, что мессер спас меня от смерти?

– Помпилио вас очень уважает, Базза.

– Мессер сказал, что история межзвёздных перелётов обеднела бы без меня.

– Помпилио не умеет льстить.

– Я знаю. – Он выдержал паузу. – Мессер считает меня своим другом, адира. Он никогда об этом не говорил, но я это знаю. И это знание для меня очень важно. Мы не уйдём с планеты без моего друга и вашего мужа, адира.

– Спасибо, Базза, и… – Она тихо вздохнула. – Извините меня.

Он кивнул:

– Всё будет хорошо, адира. Мы справимся.

И, словно подтверждая слова капитана, на весь мостик прогремел голос вперёдсмотрящего:

– Вижу цель!

– Люди? – Дорофеев вскочил с кресла.

– Строение.

– Взять курс на него.

«Пытливый амуш» медленно повернулся и направился к приземистому зданию, выстроенному из обработанных коричневых камней и представляющему собой довольно большой купол с круглым отверстием на самом верху. Точнее, о том, что там есть отверстие, Кира узнала чуть позже. А сначала она обратила внимание на венчающую купол башенку, которая изрядно пострадала от ветра:

– Как интересно: зачем они сделали чёрную башню?

И услышала в ответ:

– Имя этой башни – Печать Прощения, – очень серьёзным тоном произнёс Дорофеев. – Она четырёхугольная, и на каждой её стороне написано «Боль». И ещё она чёрная, обязательно чёрная, чтобы подчеркнуть горечь тех, кто её ставил. Купол может быть любого цвета и из любого материала, который окажется под руками, но Печать – всегда чёрная. Печать Прощения символизирует нашу горечь и нашу веру в то, что больше этому не бывать. Она такая, потому что только чёрное может закрыть ему дорогу. – Капитан выдержал короткую паузу, но изумлённая Кира не стала его перебивать. – Люди, которые здесь живут, знают правила, и они очень постарались, чтобы притащить сюда чёрный камень. Но они это сделали, и я надеюсь, у них всё получилось.

– Кому закрыть дорогу? Кому ему? – Рыжая кивнула на строение. – Что это?

– Вы ещё не догадались, адира? – Капитан грустно улыбнулся. – Это могильник для умерших от Белого Мора. И он выстроен по всем канонам Герметикона. – Дорофеев помолчал и закончил: – Приземляться не будем.

* * *

– А вот матушку мою поминать, пожалуйста… э-эээ… не надо, – скромно попросил Мерса, скосив глаз на Помпилио.

– Это ещё почему? – поинтересовался сериф, слегка удивлённый проявлением смелости от того пришельца, которого он успел записать в «рохли».

– Вы её совсем… э-эээ… не знали, – объяснил Энди. – Извините.

– Ну и что?

– Вот и не надо её… э-эээ… поминать.

Несколько мгновений плечистый сериф таращился на отнюдь не похожего на атлета алхимика – робкого, хилого сложения очкарика, большой нос которого был единственной его значимой приметой, после чего выдал классический для всех миров Герметикона вопрос, выдающий человека, может, и хорошего, но не то чтобы образованного:

– Ты очень умный, что ли?

– Ну… – Мерса поразмыслил и выдал ответ правильный по смыслу, но совершенно неверный по ситуации: – Да. Я… э-эээ… имею честь быть доктором алхимии.

– Какого университета? – неожиданно спросил сериф.

– Гинденбергского, – машинально ответил Мерса.

– Это где такой?

– Э-эээ… – Алхимик вновь посмотрел на Помпилио, но тот продолжил хранить высокомерное молчание.

Собственно, поэтому серифы и набросились с расспросами на несчастного и совершенно неприспособленного к допросам Энди.

После того как шхуна пришвартовалась к причалу Вонючего рынка, название которого, как ни печально, полностью соответствовало действительности – рыбой здесь не пахло, а именно воняло, один из рыбаков немедленно бросился за стражниками, а капитан быстро и не торгуясь продал подошедшим оптовикам мизерный улов. И даже успел разгрузиться к приходу серифов – трёх высоченных, бритых наголо здоровяков, облачённых в некое подобие летней формы полицейских со Шпарсы. Мерса там никогда не бывал, но Бедокур, шифбетрибсмейстер «Пытливого амуша», рассказывал, что форма у них дрянь: «И выглядит отвратительно, и рвётся, едва дёрнешь». А поскольку