Наконец, в-четвертых, из сказанного нами следует, что никакие познания нельзя считать более смутными, чем другие, если они все обладают одной и той же природой и заключаются лишь в соединении известных самих по себе вещей. Этого почти никто не замечает, а убежденные в обратном и именно наиболее самонадеянные позволяют себе даже выдавать свои собственные догадки за действительные доказательства, и в вещах, совершенно им не известных, они чувствуют, что как бы сквозь тучи прозревают истины, часто темные, которые они, однако, не боятся выставлять напоказ, укутывая свои понятия известными терминами, с помощью которых они имеют обыкновение пространно и последовательно рассуждать и говорить, хотя эти термины непонятны ни им самим, ни их слушателям. Что же касается более скромных, то они часто воздерживаются исследовать множество легких и очень важных в житейском отношении вопросов только потому, что считают это дело выше своих сил, и, полагая, что эти вопросы могут быть разрешены более сильными умами, они принимают мнения тех, к авторитету которых питают наибольшее доверие.

Дедукция должна давать надежное знание по строгим правилам выводов, и Декарт перечисляет, в каких случаях можно вывести какое-либо знание из предшествующего.

В-пятых, мы говорим, что можно только делать выводы из посылок, или выводить причины из следствий, или следствия из причин, или подобное из подобного и части, или целое из частей… Впрочем, для того, чтобы никто не упускал из виду этот ряд наших указаний, мы разделяем все, что может быть нами познаваемо, на простые положения и вопросы. Для простых положений мы не даем никаких других указаний, кроме тех, которые подготовляют к наиболее отчетливой интуиции и к наиболее проницательному исследованию тех или иных объектов, так как эти положения должны возникать сами собой и не могут быть искомыми. Это мы сделали в первых двенадцати правилах, где показали все, что, по нашему мнению, может в той или иной степени облегчить деятельность нашего разума. Что касается вопросов, то одни из них оказываются совершенно понятными, хотя бы они и не были разрешены в ближайших двенадцати правилах, мы будем говорить только о них, — и, наконец, другие не постигаются в совершенстве — их мы отложим до двенадцати следующих правил. Такое подразделение мы сделали не без умысла; цель его — как избежать необходимости говорить о вещах, предполагающих знание того, что из них следует, так и усвоить сначала то, что нам кажется способствующим воспитанию ума. Нужно заметить, что к числу вопросов, являющихся постижимыми в совершенстве, мы относим лишь те, в которых мы отчетливо обнаруживаем три условия, а именно: по каким признакам может быть замечено искомое и когда оно встретится, из чего именно мы должны его выводить, как доказать ту взаимную зависимость исследуемых вещей, что одна из них никоим образом не может измениться, если не изменяется другая. Таким образом, мы имеем все предварительные условия, и нам остается лишь изучить способ делать заключение, который состоит не только в выводе какой-либо одной вещи из другой простой (мы уже говорили, что это действие можно производить и без указаний), но и в столь искусном выделении зависимых вещей из многих других, соединенных вместе, чтобы никогда не нуждаться в способностях больших, чем это нужно для простейшего умозаключения. Так как подобные вопросы большей частью носят отвлеченный характер и встречаются только в арифметике и геометрии, то они могут показаться бесполезными людям, не сведущим в этих науках; но тем не менее я напоминаю, что этому искусству должен посвятить побольше времени и упражняться в нем тот, кто пожелает в совершенстве усвоить следующую часть настоящего метода, в которой мы займемся всеми прочими вопросами.

Итак, в первых двенадцати правилах Декарт выделил простые положения, которые подготавливают познание к более отчетливому созерцанию и проницательному исследованию. В дальнейшем он планирует исследовать способы познания, с помощью которых выявляются непонятные и неизвестные вещи.

Правило XIII

Когда мы хорошо понимаем вопрос, нужно освободить его от всех излишних представлений, свести его к простейшим элементам и разбить его на такое же количество возможных частей посредством энумерации

Несовершенный вопрос может быть сведен к совершенному, сложный вопрос может быть сведен к простому по форме. Для этого его следует разложить на более простые вопросы и очистить от излишних представлений. Совершенный вопрос отличается от несовершенного тем, что он определен настолько, что не включает в себя ничего лишнего, помимо того неизвестного, которое отыскивается на основе уже данного.

Вначале нужно понять, в связи с чем возникает вопрос, то есть, что, собственно, неизвестно. Затем нужно как-то обозначить неизвестное посредством чего-то, что известно. Например, в вопросе о неизвестной природе магнита неизвестное фиксируется с помощью слов «природа» и «магнит».

Мы уподобляемся диалектикам лишь в том отношении, что как они при обучении формам силлогизмов предполагают их термины или материал уже известными, так и мы требуем здесь прежде всего, чтобы вопрос был в совершенстве понят. Но мы не различаем подобно им двух крайних и одного среднего терминов, а рассматриваем всю эту вещь таким образом: во-первых, во всяком вопросе необходимо должно быть налицо некоторое неизвестное, ибо иначе вопрос бесполезен; во-вторых, это неизвестное должно быть чем-нибудь отмечено, иначе ничто не направляло бы нас к исследованию данной вещи, а не какой-нибудь другой; в-третьих, вопрос должен быть отмечен только чем-нибудь известным. Все эти условия предъявляются также и к неполным вопросам. Например, если нас спрашивают, какова природа магнита, то смысл, вкладываемый нами в эти два слова «магнит» и «природа», есть известное, которое и направляет нас к разрешению этого вопроса, а не какого-нибудь другого. Но, кроме того, для полноты вопроса желательно, чтобы он был строго определенным, благодаря чему мы не отыскивали бы ничего сверх того, что может быть выведено из данных понятий; например, если кто-нибудь меня спросит, какое заключение можно сделать о природе магнита исключительно на основании тех опытов, которые приписывает себе Гильберт, будь они верными или неверными, или когда мне задается вопрос, что я могу сказать о природе звука, лишь исходя из того, что струны А, В и С дают одинаковый звук и из них струна В в два раза толще, чем А, но не длиннее ее и натянута гирей в два раза более тяжелой, струна С не толще, чем А, но только в два раза длиннее и в то же время натянута гирей в четыре раза более тяжелой, и т. д. Из этих примеров легко понять, как все неполные вопросы могут быть приведены к полным, что мы объясним более подробно в своем месте, а кроме того, выясняется, как можно соблюдать это правило, для того чтобы отстранить от хорошо понятой трудности все излишние представления и свести ее к тому, чтобы заниматься уже обдумыванием не того или иного предмета, но только взаимным сопоставлением величин. Ибо, например, после того, как мы приняли решение исследовать лишь тот или иной опыт над магнитом, для нас уже совсем не будет трудным мысленно отвлечься от всех прочих опытов.

Кроме того, добавим, что нужно приводить трудность к простейшим положениям именно по правилам V и VI и расчленять ее по правилу VII. Исследуя, например, на основании многих опытов магнит, я должен последовательно продумывать каждый из этих опытов по отдельности. Подобным же образом, изучая природу звука, как об этом была уже речь выше, я должен по отдельности сравнивать друг с другом струны А и В, затем А и С и т. д., чтобы таким путем охватить их потом все достаточной энумерацией. Эти три правила являются единственными из тех, которые чистый интеллект должен соблюдать по отношению к терминам тех или иных положений, прежде чем он приведет нас к последнему решению, если у нас недостает умения пользоваться одиннадцатью следующими правилами. Как производятся все эти действия, выяснится в третьей части этого трактата. Впрочем, под вопросами мы разумеем все, в чем отыскивается истинное или ложное, и, для того чтобы определить, что мы сумеем сделать в каждом из них, нужно перечислить их различные виды.