Мороза никто не слушал, каждый уткнулся в свои записи, готовясь к собственному выступлению.

Председатель Горст довольно оглядел собравшихся, отметив про себя тот факт, что большинство составляли его бывшие коллеги по Комитету государственной безопасности. Славные были времена!

— …и это непреложный факт, что национальная идея, облеченная в легко запоминающуюся форму, — нудно продолжал Мороз, — станет краеугольным камнем внутренней и внешней политики России, изменит к лучшему моральную атмосферу в обществе…

Это каким же образом «изменит атмосферу»? — раздался чей‑то ехидный голос. — Теплее у нас станет в отношениях между людьми, между богатыми и бедными? Теплее становится, когда вовремя выплачивают зарплату бюджетникам!

И занимаются жилищно–хозяйственным комплексом! — подхватил другой голос.

А еще — не дают олигархам самостоятельно распоряжаться недрами страны, как своим огородом! — воскликнул третий.

Председатель понял, что плавный ход заседания выходит из‑под контроля. Занудное бормотание Мороза всех достало. Значит, надо использовать хитрый прием.

Я согласен с вами, друзья, — начал председатель Горст. — Я согласен с вами, — повторил Горст и выдержал паузу. — «Доколе, Каталина, будешь испытывать наше терпение»? Так, кажется, обращались в римском Сенате к тем, кто доставал коллег своим занудством и пустопорожней болтовней? Стыдно вам должно быть. Мороз!

Оскорбленный Мороз вскочил с места:

Я бы попросил в моем лице уважать всю нашу фракцию! Либерал–демократы — это вам не мальчики для битья!

По залу прокатился смешок. Под глазом депутата Мороза красовался огромный синяк — последствие посещения ночного клуба.

Начался шум, и председатель тут же прекратил его, предоставив слово Василию Никодимову — человеку тихому и незаметному, каким и полагается быть представителю науки. Но на это раз тот повел себя странно. Было заметно, что он едва сдерживается.

Если нашему председателю так нравится цитировать классику, то напомню известную фразу из Шекспира: «Прогнило что‑то в датском королевстве».

В зале мгновенно воцарилась тишина. Голос Никодимова звучал уверенно, говорил он просто и без бумажки:

По просьбе господина Горста я вошел в состав Комитета, увлеченный благородной целью: разобраться наконец‑то в том, что такое национальная идея и есть ли она вообще в России. Но вот уже год, как мы занимаемся ерундой и плодим бумаги. Над нами издевается пресса, мы превращаемся в посмешище в глазах народа. А зарплату мы, между прочим, получаем за счет налогов того же народа!

Что вы конкретно предлагаете? — напряженным голосом поинтересовался Горст.

Рыба, как известно, гниет с головы, — также просто сообщил Никодимов.

Стало так тихо, что было слышно, как за дверями Валя с мелодичным звоном раскладывает ложечки в чашки с кофе.

Для начала нам надо переизбрать председателя, — подытожил тот.

Горст побледнел. У тех, кто его хорошо знал, мурашки по коже пробежали. Но таких было меньшинство,

Это — ваше личное мнение? — вкрадчивым голосом поинтересовался Горст.

Насколько оно личное легко выяснить, — спокойно продолжал Никодимов. — Достаточно поставить вопрос на голосование.

Председатель Горст понял, что пора принимать радикальные меры…

Сема Брамшиц звезд с неба не хватал.

Бесполезное это дело — искать счастье на небесах, — любил приговаривать он, отправляя на один из своих многочисленных оффшорных счетов очередной «откат» за крупную финансовую сделку. — Надо отливать звезды из золота, и еще при собственной жизни. Я точно знаю, что на небесах ничего нет! Ничего — один вакуум.

Семен Брамшиц не был астрономом. Он был президентом сомнительного «Омма–Банка» и ворочал миллиардами. Он не занимался долгосрочными инвестициями, он терпеть не мог вложения в строительство или транспорт, он ненавидел благотворительность и инвалидов. Из всех видов финансовой деятельности Брамшиц обожал один — помогать крупным корпорациям и отдельным олигархам укрывать доходы от налогов. В этом деле он был настоящий виртуоз.

Наш Паганини, — с гордостью отзывались о нем коллеги. — Даже лучше. Тот итальяшка на одной струне играл, а наш Сема вообще без струн слабает, если «откат» будет.

При всех своих достоинствах обладал Семен Брамшиц одним недостатком: безумно обожал женский пол. При живой жене содержал пару десятков любовниц. Он. не запоминал их имена, но досконально изучил эротическую географию их дородных телес. Семен был сам мелок телом и черняв, но из множества женщин предпочитал упитанных блондинок.

Была у него еще одна маленькая страсть: он находил время и для политики, будучи членом думского Комитета по национальной идее. Его пригласил лично Борис Горст, чтобы иметь надежного связного со всеми олигархами сразу, а пронырливый Сема лучше всех подходил на эту роль.

В тот злосчастный день Сема развлекался в обществе дамы, имя которой, по своему обыкновению, не помнил. Впрочем, это вполне компенсировалось ее дивным бюстом, который своими размерами напоминал Семе колпаки на его новом лимузине «бентли» стоимостью полмиллиона долларов.

Устав от любовных утех в спальне квартиры, за которую платил Сема, оба залезли в огромную ванну, напоминавшую бассейн. Утомленный Сема пристроился на мокром плече дамы, тискал ее грудь и допрашивал с пристрастием:

— А чем ты занималась пока меня не было? Неужели не скучала по мне?

Дама хихикала и брызгалась водой. Оба были уже изрядно пьяны, поэтому и не сразу сообразили, что рядом с ванной кто‑то стоит. Дама испуганного пискнула, Сема недовольно поднял голову и увидел рядом с ванной женские ножки совершенной красоты. Чтобы разглядеть лицо, надо было поднять голову, но на это у Семы не было сил.

Сема утробно икнул:

— Ага! Так вот ты чем тут без меня занимаешься! Подружку себе завела! А ну, ты, с ногами! Живо раздевайся — и марш в воду! Я тут за все плачу!

В ответ послышался женский голос с мягким акцентом:

Я с коровами и ослами не купаюсь, пся крев! А твоя пани завела себе дружка–негра, рогач! Вот, смотри!

Сема разозлился и нашел в себе силы поднять голову. Сквозь водочный туман он все‑таки разглядел красотку с какими‑то странными, заостренными чертами лица. Она хищно улыбнулась и показала Семе здоровенный черный вибратор, от которого тянулся к розетке электрошнур.

Вам, значит, третий нужен? — нараспев поинтересовалась незнакомка. — Ну так принимайте гостя!

И с этими словами она швырнула вибратор в воду. Из ванный полетели искры, раздался жуткий треск, в котором потонули предсмертные хрипы Семы Брамшица и его последней в жизни любовницы. Дернувшись пару–тройку раз, Сема замер, скрючившись, но даже в смертный миг не выпустив из рук пухлую женскую грудь.