и отправились на поиски стройматериалов. Нашли на этот раз намного меньше. Ханс подсчитал, что за три дня поисков они отыскали от дома процентов шестьдесят, и многие доски были настолько разбитыми, что годились только на дрова.

На следующий день они положили лежень заново, но развернули дом на девяносто градусов, чтобы выступы были с севера и с юга, а длинная западная стена смотрела на причал на западе. Им казалось, что смотреться это будет глупо. Но сейчас решали не они. Когда в начале декабря ударили морозы, стропила стояли готовые в третий раз, со стропильными фермами, на полметра ниже, чем задумывалось изначально. И на том стройматериалы закончились. Ханс с Мартином установили наклонные раскосы, соорудили решетку, похожую на огромный белый рождественский подарок, и покинули причал, позволив зиме хозяйничать. Простоит до весны – тогда можно и обшивать.

Впрочем, следующий день прошел мирно.

Сидя на кухне, они смотрели в серую утреннюю темноту, на это новое сооружение на скале, похожее сегодня не на рождественский подарок, а на айсберг, со всех сторон окруженное морем, черным и тихим, словно клей под беззвездным небом.

Ханс встал, сходил в чулан, где висел календарь, и прочел, что сегодня именины святой Варвары, четвертое декабря. Он улыбнулся, вернулся в кухню, распахнул окно и выглянул наружу, куда почти пришла новая тишина, надежная и всеобъемлющая, поющее умиротворение, которое кого угодно убедит, что пришло надолго. Ханс с Мартином перекинулись парой слов, оделись и пошли в лодочный сарай, спустили на воду ялик, взяли на буксир самую большую плоскодонку и на веслах двинулись к фактории. Стройматериалы они загрузили в плоскодонку, купили еще двенадцать килограммов гвоздей, банку кофе и двадцать килограммов муки, вернулись на остров и в тот же вечер взялись за обшивку юго-западной стены. Чуть за полночь закончили.

Несколько часов поспали, а утром встретили лодку с фактории, доставившую остальные материалы. За день Ханс с Мартином обили еще одну стену, обедали прямо на месте, Мария с Барбру принесли им какую-то снедь. Следующую ночь они тоже работали, и спустя сутки все стены были обшиты. В северо-восточную вставили старое окно с кухни, со стороны пристани открывались две большие двери, а в длинной стене прорубили узкую дверь, аккурат напротив лофотенского сарая, и два дома теперь будто пялились друг на друга. Можно было приступать к крыше.

Это заняло двое суток.

Мария с Барбру носили на стройплощадку еду и подавали материалы. В качестве коньковой черепицы они приспособили две широкие планки. И еще две. Дальше положили доски и стали думать, какая кровля будет лучше. Шифер – так Ханс решил, он на многих домах на Лофотенах такое видел, да и на материке тоже, Ханс купит его зимой и привезет на шхуне Эрлинга. Мартину эта идея не понравилась: шифер сорвет ветром, словно непереплетенные книжные страницы, и ищи его потом в море. Но сын и слушать не желал. Он принялся бурить дыры в горе – для двух железных тросов, которые он собрался протянуть к обеим стрехам, да еще и с распорками, так что строение смахивало на такелаж на парусной лодке. Других построек с распорными болтами на острове не имелось. И никто не знал, это достижение прогресса или провал, решение должна была вынести зима.

До Святок все было спокойно, и потом тоже, когда шхуна дяди Эрлинга пристала к берегу и все стояли и смотрели, как Ханс затаскивает на борт снасти и снаряжение. Однако теперь Мартин помог ему с корзинками для канатов. А Барбру держала на руках ребенка, маленького Ларса, он дрыгал ногами и смеялся. Ингрид заметила, что прощаться с отцом ей не грустно. Но печально. Они помахали вслед шхуне, вернулись домой и окунулись в одиночество.

Глава 25

Ингрид пошла в школу. В первый день на веслах сидит мать – она везет ее на Хавстейн. По пути они много смеются. Мария рассказывает про те времена, когда сама ходила в школу. Кажется, будто мать скучает по тем дням. Неужели ты тоже была ребенком? – спрашивает Ингрид. Мария смеется и отвечает да, и внезапно вид у нее делается таинственный и одновременно вопросительный. И она серьезно говорит, что отец у нее был не такой хороший, как у Ингрид. Ингрид спрашивает, был ли мамин отец злым. Нет, отвечает Мария. О чем еще спросить, Ингрид не знает, а Мария не придумала, о чем еще рассказать.

Их лодка попадает в стайку тупиков, и Мария просит Ингрид посчитать, сколько цветов у них в раскраске клюва. Ингрид не хочет, скучно, она уже прежде так делала. Ей тоже дают погрести. Потому что путь неблизкий. Потом она усаживается на переднюю скамейку и прижимается к материнской спине, а из моря вырастает Хавстейн, полоска земли и множество домов на ней. Один из них белый. Это усадьба Хавстейн, где располагается школа с учителем и пятнадцатью учениками, восемь из которых новенькие. Все съехались с разных островов, некоторые из них покрупнее, но в общем все довольно мелкие.

Жить ученики будут на чердаке в здании школы, а через две недели разъедутся по домам, где проведут следующие две недели, пока учитель Улай Кристоффер Кристофферсен будет преподавать в школе на другом острове. Научив новеньких поднимать руку и спрашивать разрешения, прежде чем сказать что-нибудь, он задает первый вопрос. Умеют ли они плавать?

Новички вопросительно переглядываются, ученики постарше разглядывают столешницу. Ингрид поднимает руку и говорит, что ее мама умеет плавать.

– Вы тоже научитесь, уже сегодня, – на странном диалекте говорит учитель Улай, они ведь все живут на островах, а для островитянина уметь плавать так же важно, как уметь ставить парус, грести и молиться. Он велит новеньким выйти во двор и выстроиться в две шеренги.

Они послушно строятся, и он ведет их к бухте на внешней стороне острова, где песок такой же белый, как дома на Баррёе. Но эта бухта почти замыкается в кольцо, дно у нее мелкое и при отливе обнажается, а солнце согревает песок, который потом греет воду, прибывающую во время прилива. Вдоль восточного берега в ряд тянется ровный высокий утес, словно улица, прорубленная в скале. Учитель Улай встает на нем с бамбуковой палкой в руках – длинной, даже длиннее, чем гак, которым отец Ингрид подгребает к лодке рыбу, – и приказывает им раздеться до исподнего и войти в воду.

Вода холодная, но для моря все равно теплая. Ученики по очереди держатся за палку, а учитель Улай расхаживает наверху и говорит что-то непонятное, водя палкой в воде, где, точно белые рыбы,